Страх высоты (сборник)

Шестаков Павел Александрович

— И ты думаешь…

— Ну, я пока о многом думаю… И не придумал ничего. А мальчишки сказали: "Алкаш утонул".

Я туповато смотрел на белый картон с красно–синим флажком.

Утром я вместо главного вокзала отправился на пригородный. За завтраком Мазин, у которого я и заночевал, сказал мне спокойно:

— Помнишь, я тебе УПК цитировал? Дело возбуждается только в тех случаях, когда имеются достаточные данные… Поэтому не чувствуй себя поднятым по тревоге. Данные пока скудные. Может быть, этот алкоголик уже дома отсыпается.

Сказано

это было, конечно, утешительно. Мы знали, что Перепахин дома, во всяком случае, не ночевал. Впрочем, жена его по этому поводу особого беспокойства не проявила. Как сообщили Игорю, на вопрос о местопребывании супруга она ответила:

"Спросите полегче что-нибудь. Деньги у него завелись".

Это означало, Перепахин запил и неподконтролен.

"Он, когда пойдет куролесить, голову теряет, не то что одежу".

"У вас нет оснований опасаться за его жизнь?"

Тут она утратила сдержанность.

"А за меня кто опасаться будет?! А за моих детей?!"

И так далее в ключе, который был мне знаком по личным впечатлениям.

Своеобразную записку Перепахина Мазин решил домашним пока не предъявлять. Тоже жалел детей. И в мое "задание" он корректив не внес.

— Конечно, бузина в огороде и родственник в Киеве — звенья одной поговорки, но не обязательно одной цепи. Давай пока тянуть каждый за свое.

Так я с прежними — повидаться, поговорить, послушать — намерениями и занял место в электричке, которая должна была быстро доставить меня в соседний город, где жила Наташа. Рабочий час уже прошел, в вагонах было свободно, и я расположился просторно, один на скамье, по движению поезда, с той стороны, где, как я помнил, было поживописнее — река, рощи, а не голая степь.

Положив саквояж на полку, я ждал отправления, собираясь продумать в пути план предстоящего разговора.

"Выйти на тему" мне, однако, пришлось гораздо раньше, чем я предполагал.

Дверь впереди раздвинулась, и в вагон вошла девушка в плаще, туго схваченном поясом, с сумкой через плечо.

Вошла Лена, и не было никакой возможности сделать вид, что я не вижу или не узнаю ее. Конечно, стремление избежать встречи было инстинктивным и неразумным, но в первый момент я почувствовал себя неуютно и пожалел, что вагон не переполнен.

Кажется, и Лена испытала нечто подобное, но и ей деваться было некуда.

— Здравствуйте, — сказала она неуверенно, останавливаясь у моей скамьи.

Пройти мимо было неудобно, мне ограничиться формальным словом тоже. Я приподнялся.

— Здравствуйте. Вы тоже едете?

Она нашлась первая.

— Нет, это вы — тоже. А я, как всегда, каждую среду. У мамы этот день свободен.

Задача моя, очевидно, усложнялась, но что было делать?.. Мы оба сели, поглядывая друг на друга несколько натянуто. Состав вздрогнул, как положено, и двинулся, медленно набирая скорость.

— Далеко собрались? — спросила Лена. — Неужели в наш городишко?

— Почему так пренебрежительно? Когда-то я любил там бывать.

— А я и сейчас люблю.

За

окном тянулись старые, прочные, красного кирпича станционные строения.

— Вы ведь знали маму?

— Знал. — "Как быть? Как сказать, куда я еду?.."

И тут она протянула мне руку. То есть рука-то осталась неподвижной, на ремне сумки. Я имею в виду руку помощи.

— А почему бы вам не зайти к маме?

Мне всегда легче не зитрить. К тому же я испытал немалое облегчение.

— Признаться, такая мысль у меня была.

— Вот и чудно.

— Вы, однако, у Полины Антоновны отнеслись ко мне… не совсем гостеприимно.

Я сказал и устыдился своего злопамятства. Но она, казалось, не придала значение моему выпаду.

— У меня бывает… такое. Настроение. Простите. Мама совсем другой человек. Она мягкая.

— А вы… в отца?

Вопрос был без всякого умысла. В тот момент я еще был страшно далек от того, что узнал вскоре. Но она резко сдвинула брови.

— Мой отец тоже добрый, очень хороший человек. Просто я другая.

— Я не хотел вас обидеть.

— Я тоже. Тогда, у Полины Антоновны.

— Но почему вы не сказали, что вы дочь Наташи?

— Я думала, вы уже знаете от Полины Антоновны.

В самом деле. Я вспомнил, как в машине на мой вопрос о Лене Полина Антоновна сказала только: "Аспирантка. Сережина". А о Наташе — ни слова. Только после истории с фотокарточкой разъяснила. Почему? "Впрочем, это уже в огороде бузина. На кладбище ей не до того было. Не погружайся в детективщину, дорогой Николай!"

— Нет, она не успела.

— Вы думаете?

В словах прозвучало что-то мне непонятное. "Не поддавайся искушению искать в простом многозначительное!$1 — предписал я себе строго.

— Так и было.

Станционная зона тем временем кончилась, и электропоезд уже шел местностью, знакомой мне в юности. Но как она изменилась! Цивилизация повсюду потеснила природу, дороги и линии проводов по обеим сторонам сопровождали реку, а деревьев в прибрежных рощах заметно поубавилось. Зато вместо глинобитных хат повсеместно поднялись кирпичные дома, красные и белые, под шифером и железом, увенчанные замысловатыми телевизионными антеннами. Казалось, жители–умельцы уже готовы к космической связи. Правда, садов во дворах стало меньше, они уступили место теплицам под полиэтиленовой пленкой. Я скользил взглядом по этим поблескивающим на солнце химическим покрывалам, но думал, конечно, о другом.

— Полина Антоновна дала вам наш адрес?

Адрес Наташи узнал для меня Мазин, поэтому я только кивнул неопределенно.

— Вот и хорошо. Вы освободитесь к обеду?

"Даже раньше", — подумал я.

— Вполне.

— Приходите к обеду. Мама любит гостей и успеет приготовить что-нибудь вкусное.

— Спасибо. А вы подготовьте маму.

— О чем вы?

— Прошло столько лет. Она может и не узнать меня.

— А… Нет, не думаю. У нее хорошая память.

— Она уже знает о смерти Сергея Ильича?