Страх высоты
Шрифт:
– Я не могла понять, знает он или нет. То мне казалось, что не знает ничего, а то, что он обманывает меня, не говорит. А про Ирину Антон тоже ничего не сказал.
– Он ничего не знал о болезни сына, потому что вы украли записку. А Ирина в тот вечер прийти не смогла, была в больнице. Потом сыну стало лучше, и она уехала.
– Я ж не хотела...
Прозрачная кофточка наконец прилипла к телу.
– Светлана, я верю, что вы переживали. Но это не оправдывает ваш поступок и даже не объясняет его. Допустим, вы в самом деле решили, что в записке идет речь о ребенке. Наверно, такое можно предположить, особенно женщине в вашем положении.
В последних словах она уловила поддержку.
– Я уже знала, что ошиблась насчет ребенка.
– И что же?
– Но я знала, что она виновата в смерти Антона.
– Знали или предполагали?
– Знала! Знала.
– Откуда?
– Я скажу. Я не хочу, чтобы меня считали подлой и Антона подлецом. Он не был подлецом. Он был хороший, лучше всех. Он сам все открыл, а она его запугивала, упрекала. Ему не нужно было бояться. Если б он со мной посоветовался, я б ему прямо сказала: отарой все - и тебя поймут. А он ее боялся, потому что она всегда на него влияла и только вред приносила. И загубила его.
– Позвольте, Светлана. Сначала факты, а потом чувства.
– Да, факты, только я их слишком поздно узнала.
– Расскажите, как и что вы узнали, от кого?
– От нее! От нее самой!
Инна повернулась резко, будто ее толкнули. Игорь тоже. Они смотрели на Светлану с изумлением.
– Я все расскажу. Потому что я слышала весь их разговор. Я была тут, в квартире, в той комнате!
– Боже мой!
– сказал Инна и закрыла лицо ладонями.
– Значит, я был прав, когда полагал, что вы все-таки поехали к Тихомирову?
– спросил Мазин спокойно.
– Вы правильно догадались. Но вы тоже не все знаете.
– Возможно, - не стал он спорить.
– А я все слышала.
– И Антон так себя вел!
– прошептала Инна. Кажется, и ей начало отказывать самообладание.
– Не беспокойтесь! Антон сам не знал, что я здесь.
– Расскажите подробно, - предложил Мазин.
– Да что рассказывать! После звонка я не знала, что делать. Я думала, что он меня обманывает, скрывает про ребенка, и обиделась, что он не позвал на защиту и в ресторан. Я думала, что там может быть она. Когда Антон позвонил, я успокоилась немного, но сразу не могла решить, что делать, и отказалась. А потом мне перед ним неудобно стало. Ведь такой день у него, а я ломаюсь...
Это "ломаюсь" почти развеселило Мазина. Когда Светлана волновалась, она становилась проще, естественнее и наивнее. Наивной в своей убежденности, что делать так, как она делала, можно, а выкручиваться приходится потому, что люди, которых она совсем не понимала, представлялись ей более хитрыми и только.
– Я и решила поехать. Собралась быстро и поехала.
"Не сочла себя вправе ломаться в такой день! Это оттуда, из деревни, из веков - блюсти себя, но не ломаться, когда нельзя. Вечная борьба с хозяином-мужчиной. С хозяином, которого можно обманывать, бунтовать даже, но от этого он не перестает быть хозяином и имеет свои права. И еще исконное, бабское, вроде жалости: уж как приспичит мужику - аж жалко становится. Хотя все это в корнях где-то, подсознательно, а на поверхности страх, конечно, - не прогадать бы, я не поеду - поедет другая или он к ней. А приеду неожиданно - обрадуется, на них, мужиков, это действует. Может, расчувствуется - правду скажет. Так она думала, наверно, а, возможно, и не все так, потому что не все мы обдумываем полностью и до конца, а просто делаем и всё, особенно женщины".
– Вы были уверены, что Тихомиров здесь?
– Он же меня сюда звал.
– Но он мог и запоздать, не сразу приехать, раз вы сказали, что не приедете.
– Так и вышло.
– Вы приехали раньше его?
– Раньше. Но у меня ключ был.
– Вы не в первый раз бывали здесь?
Мазин не смотрел на Инну.
– Не первый.
– Хорошо. Рассказывайте дальше.
– Ну, приехала я, а его нет. Я зашла в ту комнату, села, решила подождать. Минут тридцать сидела. Его нету. Меня в сон клонить начало. Ведь было поздно уже. Прилегла на диване, задремала я, в общем. А он сразу в эту комнату зашел, а не туда. И не увидел меня.
"Может быть. Она здоровая. И может спать везде, и когда захочет. Ей наверняка не требуется снотворного. Прилегла и задремала. Или нет? Слишком уж спокойно! Скорее не спала, а наоборот, сидела, ждала, нервничала, когда придет, где он сейчас, с кем? А если придет не один? Да, это больше похоже на правду. Но она говорит, что спала, и тут уж ее не проверишь. Пусть так и остается".
– Что вас разбудило?
– Звонок.
– Тихомиров был уже дома?
– Да, он пошел открывать, а я испугалась, никак не могла сообразить, что же делать.
"Слишком часто она жалуется, что не могла сообразить!"
– Слышу, они говорят в прихожей. Антон и она. Я совсем растерялась.
"Все-таки это действительно неприятная ситуация. Спрятаться с риском быть обнаруженной? Или выйти и вызвать скандал? Интересно, почему она решила остаться? Струсила или схитрила, решила подслушать?"
– И что же вы решили?
– Я ничего не решила. Сначала я думала, что она скоро уйдет, а потом уже выйти нельзя было. Ужасно неприятно было. Я не хотела...
"Возможно, а может, и прислушивалась, затаив дыхание, и не боялась ничего, готовая схватиться с соперницей грубо, мертвой хваткой. Этого тоже не узнать".
– Вы слышали весь разговор?
– Да, они громко говорили.
– О чем?
Нет, он не сомневался, что Инна сказала правду, ему просто хотелось узнать, что скажет Светлана.
– Она его унижала.
"Неужели будет иная версия?"
– Она говорила тут, но было не так. И так и не так. Она его унижала, давала ему понять, что он вор и что теперь он никогда не будет жить спокойно. Я не понимала сначала, о чем разговор, а потом начала понимать, но не верила, что Антон мог чужую работу присвоить. Я хотела выйти и сказать прямо: "Не мог он такого сделать и не делал, а если вы его любите, как же можете его вором считать?"
Светлана повернулась к Инне, и Мазин заметил, что слез на ее щеках уже нет.
Инна молчала.
"Интересно, что она о ней думает? Наверно, считает за недалекую, в общем, простушку с хорошо развитой фигурой".
– Но вы не вышли?
– Нет. Как я могла выйти? Она бы подумала, что это Антон меня прячет. А он бы так делать никогда не стал. Если б он знал, где я, он бы прямо сказал, что я здесь, потому что он был прямой и принципиальный.
Мазин отметил - "принципиальный". За весь вечер это было первое нерусское слово. Да, когда она волнуется, ей не до звучных "хобби".