Страх высоты
Шрифт:
– Вот что!
– Да, это так неприятно.
– Щекотливый вопрос?
– Антон! Не обижайся на меня.
– Говори, Инна, прямо.
– Только так, Антон. Скажи, пожалуйста, ты действительно все сделал сам?
– Не понимаю.
– Антон, это необычайно важно. Для меня. Я была уверена, что произошло трагическое совпадение. Ты все сделал сам, а потом оказалось, что отец сделал это раньше. Да?
– Да. Но ты говоришь, была уверена. Разве теперь ты не уверена?
– Нет, я
– Но сомневаешься?
– Если ты скажешь - да, я не буду сомневаться.
– Я говорил это не раз, но ты сомневаешься.
Горячность его прошла. Он даже застегнул воротник.
– Инна, я тебя очень хорошо знаю. Ты не из тех, кто расставляет людям ловушки. Зачем ты опять поднимаешь этот вопрос?
Инна:
– Я просто не могла сказать об Игоре. Мне хотелось одного, чтобы он убедил меня в своей честности, подтвердил то, в чем я не сомневалась до сих пор. И тогда, я верила, мне удастся опровергнуть Игоря, защитить от него Антона. Если бы он доказал мне это, я могла пойти на все, даже обмануть, сказать, что никакой тетради вообще не существовало.
– Т-а-к, - произнес он, растягивая это короткое слово.
– Так кончается любовь. Ты жалеешь о том, что сделала?
– Нет, Антон, нет.
– Зачем же этот разговор? Что это - шантаж или просто наивный женский садизм, желание покопаться в моих ранах?
– Нет, Антон. Ты не понимаешь... Я хочу...
– Чего ты хочешь? Чего? Целый час я добиваюсь - чего ты хочешь?
– Я хочу, чтобы у тебя не было неприятностей.
– Каких? Отчего?
– Тетрадь могут увидеть.
– И что из этого?
– Ее могут сравнить с твоим авторефератом.
– Все-таки не веришь! Ну, что ж... Хотел бы я знать одно: остановишься ты на этом или пойдешь дальше?
– Прошу тебя, не нужно оскорблений.
– Не нужно оскорблений? А меня ты можешь оскорблять своими предположениями!
– Антон, я говорю очень серьезно. Для тебя это даже важнее, чем для меня.
– А я не желаю обсуждать все это.
– Но я вынуждена, Антон.
– Значит, шантаж?
– Как ты говоришь со мной сегодня! Ужасно!
– То, что делаешь ты, - подло!
– Что я сделала?
– Не знаешь? Хорошо, я разъясню. Ты пришла ко мне в лучший день моей жизни, о котором я столько мечтал...
– Когда-то мы мечтали о нем вместе.
– Когда-то! Когда я был независим от тебя, а не дергался на веревочке, как паяц.
– Не нужно.
– Нет нужно! Ты пришла в такой день, чтобы продемонстрировать мое ничтожество и мою зависимость. Но у тебя ничего не выйдет. Я не боюсь угроз. Понятно?
– Я же не угрожаю, Антон!
– Решила просто поиздеваться? Подергать за шнурок, привязанный к нервам? Не выйдет. Плевал я на все угрозы. Можешь говорить об этой тетрадке кому угодно. Тебе все равно не поверят. Теперь я прав, а не ты. Раньше не поверили бы мне, а теперь не поверят тебе. Ты только унизишь себя, потому что люди подумают, что ты мстишь. У тебя же нет никаких доказательств! А слова ничего не стоят. Не такие слова оказывались ложью. Обыкновенной брехней! И люди перестали обращать внимание на слова. Сплетни мне не могут повредить, и ты должна это понять. Только сама обмараешься! Вот и все.
– Но тетрадь существует, лежит у тебя в столе.
Тихомиров подошел к креслу. Сел и вытянул ноги, как человек, решивший сделать маленький перерыв в надоевшей работе. Сел и сказал негромко и спокойно:
– Ничего у меня нет.
– Как - нет?
– Очень просто.
– А тетрадь отца?
– Кажется, ты мне ее подарила?
Она не нашлась, что ответить.
– Подарила?
– Да.
– Значит, тетрадь стала моей?
– Да.
– И я мог с ней делать что захочу?
– Да.
– Так я и сделал.
– Что ты сделал?
– Я ее сжег.
– Сжег?
– Спалил. Предал огню.
– Когда?
– Не помню. С месяц.
– Это неправда.
Инна:
– Он сказал, что тетради нет, что он ее сжег. Впервые он врал мне. Впервые я знала несомненно, что он врет. Я могла простить любую горячность, грубость, объяснить, понять все его поступки. Даже крики и оскорбления, ужасные, неожиданные и незаслуженные, но не эту ложь, произнесенную так цинично. Я была сломлена. Даже опровергать его, разоблачать было бессмысленно. Ведь произошло более страшное.
– Это неправда. Тетрадь цела.
Он вздохнул:
– Ты ребенок, Инна. Неужели ты думаешь, что слова "правда" и "ложь" имеют какой-то объективный смысл? Все дело в том, кто говорит и когда говорит. Сейчас я говорю правду, хотя бы потому, что тетрадь в моих руках и я мог ее сжечь месяц назад или даже сейчас, у тебя на глазах. Фактически ее нет, не существует.
– Значит, ты мог соврать и в главном, - сказала она, но не ему, а себе.
– Что ты называешь главным?
– Ты мог украсть труд отца.
– Этого уже никто никогда не узнает.
– Это знаешь ты, и этого достаточно.
– Ты думаешь?
– Мне просто страшно.
Он вскочил и снова заволновался:
– Инна, почему ты такая? Почему ты живешь в каком-то иллюзорном стеклянном мире, где все так чисто и так легко ломается?
– Ты восхищался моим миром.
– Но в нем нельзя жить! Пойми!
– Каждый живет в той среде, к какой приспособлен.
– Нет! Среда одинакова для всех. Но человек или приспосабливается к ней, или нет. Или понимает, или нет! Или учится, или стоит на месте.