Страхи мудреца. Книга 2
Шрифт:
Я попытался придумать еще какой-нибудь убедительный аргумент, но в голову ничего не приходило. Я чувствовал себя беспомощным.
Видя мое лицо, Пенте стиснула мою руку и сделала жест «уступка».
— Ну, может быть, у варварских женщин все иначе, — сказала она.
— Да ты это просто так говоришь, чтобы меня утешить, — угрюмо сказал я и невольно широко зевнул.
— Ну да, — призналась она. Потом ласково поцеловала меня и надавила мне на плечи, укладывая на кровать.
Я лег, она снова угнездилась у меня на руке и положила голову мне на плечо.
—
Она повернула голову и взглянула на меня снизу вверх, нежно и жалостливо.
— Вы — бесплодная ветвь. И вы знаете, что, когда вы умрете, ничего важного после вас не останется.
Пенте любовно погладила меня по груди.
— Наверно, потому-то в вас так много гнева. Может, его в вас и не больше, чем в женщинах. Может быть, он просто ищет выход. Может быть, он стремится оставить по себе след. Он ломится в мир. Толкает вас на необдуманные поступки. Заставляет ссориться. Злиться. Вы рисуете, строите, сражаетесь, сочиняете истории, которые больше истины…
Она удовлетворенно вздохнула и опустила голову мне на плечо, удобно устроившись на сгибе моей руки.
— Мне неприятно тебе это говорить. Ты хороший мужчина и к тому же красивый. Но все равно всего лишь мужчина. Тебе нечего дать миру, кроме своего гнева.
ГЛАВА 128
СЕКРЕТЫ И ТАЙНЫ
В тот день мне предстояло остаться либо уйти. Я сидел с Вашет на зеленом холме и смотрел, как солнце встает в облаках на востоке.
— Цезере означает «лететь», «ловить», «ломать», — негромко говорила Вашет, повторяясь уже в сотый раз. — Ты должен помнить все руки, которые его держали. Множество рук, и все они следовали летани. Никогда не используй его не так, как должно.
— Хорошо, не буду, — в сотый раз пообещал я. Потом, поколебавшись, спросил о том, что меня волновало: — Слушай, Вашет, но ведь ты использовала свой меч, чтобы обстругать ивовый прут, которым ты меня била. Я видел, как ты подпирала им окно, чтобы не закрывалось. Ты подравниваешь им ногти.
Вашет непонимающе посмотрела на меня.
— И что?
— Разве так должно? — спросил я.
Она склонила голову набок, потом рассмеялась.
— А, ты имеешь в виду, что мне следует им пользоваться только в бою?
Я жестом ответил — «это же очевидно».
— Меч острый, — сказала она. — Это орудие. Инструмент. Он всегда при мне. Почему мне не должно его использовать?
— Ну… неуважительно как-то, — объяснил я.
— Уважение к вещи проявляется в том, что ты используешь ее с толком, — сказала Вашет. — Может быть, пройдет еще много лет, прежде чем я вернусь в варварские земли и буду сражаться. Что же плохого в том, что мой меч пока будет рубить щепу на растопку и морковку на суп?
Взгляд у нее сделался серьезным.
— Всю жизнь носить при себе меч, зная, что это только для убийства…
Она потрясла головой.
— Как же это должно влиять на душу
Вашет вернулась в Хаэрт накануне вечером и очень расстроилась, что пропустила мое каменное испытание. Она сказала, я правильно сделал, что оставил меч, когда Карсерет бросила свой, и что она мною гордится.
Вчера Шехин официально пригласила меня остаться в школе и продолжать обучение. Теоретически я уже и так заслужил это право, но все понимали, что это не более чем политический ход. Ее предложение было весьма лестным, и я понимал, что, по всей вероятности, подобной возможности мне никогда не представится.
Мы смотрели, как мальчик гонит стадо коз по склону горы.
— Вашет, а правда, что у адемов не существует понятия отцовства?
Вашет спокойно кивнула, потом спохватилась.
— Только не говори, что ты с кем-то это обсуждал в мое отсутствие! Это поставит в неловкое положение нас обоих.
— Только с Пенте, — сказал я. — Она уверяет, что не слышала ничего смешнее за последние десять месяцев.
— Это и впрямь довольно забавно, — сказала Вашет, и уголки ее рта чуть заметно шевельнулись.
— Так это правда? — спросил я. — И даже ты в это веришь? Ведь ты же…
Вашет вскинула руку, и я умолк.
— Тише, тише, — сказала она. — Насчет своих мужчин-матерей можешь думать что хочешь. Мне все равно.
И она мягко улыбнулась, вспоминая.
— Вот мой поэт-король вообще верил, будто женщина — не более чем почва, в которую мужчина сажает младенца.
Вашет насмешливо фыркнула или, кажется, засмеялась, — было непонятно.
— Он был так уверен, что прав! И ничто было не способно заставить его усомниться. Я уже много лет назад решила, что спорить о таких вещах с варварами — пустая и утомительная трата времени.
Она пожала плечами.
— Можешь думать что хочешь про рождение детей. Можешь верить в демонов. Можешь молиться козлу. Пока меня это не трогает, чего мне волноваться-то?
Я некоторое время обдумывал эту мысль.
— По-своему это мудро, — сказал я.
Она кивнула.
— Но мужчина либо участвует в зачатии ребенка, либо нет, — заметил я. — Мнений на этот счет может быть несколько, но истина-то только одна.
Вашет лениво улыбнулась.
— И если бы меня интересовала истина, меня бы это беспокоило.
Она широко зевнула и потянулась, как довольная кошка.
— Я же предпочту сосредоточиться на радости своего сердца, на процветании школы и на понимании летани. А уж тогда, если у меня останется свободное время, я, так и быть, посвящу его поискам истины.
Мы еще некоторое время в молчании созерцали восход. Мне подумалось, что, когда Вашет не пытается вбить мне в голову кетан и адемский язык, чем быстрее, тем лучше, — она совсем другой человек.
— При всем при том, — добавила Вашет, — если тебе так уж дороги ваши варварские поверья насчет мужского материнства, тебе бы об этом помалкивать. В лучшем случае тебя подымут на смех. А большинство просто сочтет, что ты идиот, раз упорствуешь в подобных заблуждениях.