Страхи мудреца. Книга 2
Шрифт:
Вести о наших приключениях обгоняли нас в пути. Так что, когда мы останавливались на ночлег, для нас всегда были готовы и ужин, и постели, хотя и не задаром.
На третий день после ухода из «Пенни и гроша» мы повстречались с небольшой труппой бродячих актеров. То не были эдема руэ, и выглядели они довольно жалко. Их было всего четверо: мужчина постарше, двое парней немного за двадцать и мальчишка лет восьми-девяти. Они как раз собирали свою скрипучую тележку, когда мы остановились рядом, чтобы дать ноге Геспе передохнуть.
— Привет, актеры! — окликнул
Они нервно оглянулись, увидели у меня за плечом лютню и успокоились.
— Привет и тебе, бард!
Я рассмеялся и пожал им руки.
— Да какой я бард, так, певец!
— Ну, все равно привет, — улыбнулся старший. — Куда путь держите?
— С севера на юг. А вы куда?
Они еще больше успокоились, поняв, что мне с ними не по пути.
— С востока на запад.
— И как у вас дела?
Он пожал плечами.
— Ни шатко ни валко. Но, говорят, в двух днях пути отсюда живет некая госпожа Чокер. И рассказывают, что никто из тех, кто умеет хоть чуть-чуть пиликать на скрипке или показывать представления, не уходит от нее с пустыми руками. Так что и мы надеемся заработать пару пенни.
— С медведем-то лучше было, — заметил один из парней помоложе. — За то, чтобы посмотреть медвежью травлю, люди платили щедро.
— Он у нас заболел от собачьих укусов, — пояснил второй. — Заболел и помер с год тому назад.
— Жалко, — сказал я. — Медведя добыть не так-то просто.
Они молча кивнули.
— А у меня для вас есть новая песня. Что вы мне за нее дадите?
Актер посмотрел на меня с опаской.
— Ну, если она для тебя новая, это не значит, что она новая для нас, — заметил он. — К тому же «новая песня» не обязательно значит «хорошая», если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Что ж, суди сам, — сказал я и достал из футляра лютню. Я нарочно написал песню так, чтобы ее было легко запомнить и нетрудно спеть, и все равно мне пришлось повторить ее дважды, прежде чем он перенял все от первого до последнего слова. Я же говорю, это были не эдема руэ.
— Да, песня неплоха, — нехотя признал он. — Про Фелуриан все любят послушать. Однако ума не приложу, чем бы мы могли с тобой расплатиться.
— А я сочинил новый куплет к «Лудильщику да дубильщику»! — звонко заявил мальчишка.
Остальные зашикали на него, но я улыбнулся.
— Что ж, давай послушаем!
Мальчишка напыжился и запел тонким голоском:
Мылась девушка с берегом рядом, От мужчин в камышах схоронясь, Я смутил ее пристальным взглядом, Обозвала она меня гадом И сначала все мыть принялась.Я расхохотался.
— Славно, славно! — похвалил я его. — А как тебе такой вариант?
Мылась девушка с берегом рядом, ЯМальчишка поразмыслил.
— Мне мое больше нравится, — сказал он после недолгих раздумий.
Я похлопал его по спине.
— И правильно, настоящий мужчина держится своего слова!
Я обернулся к предводителю маленькой труппы.
— А как насчет слухов?
Он призадумался.
— К северу отсюда, в Эльде, шалят разбойники.
Я кивнул.
— Теперь с ними покончено, по крайней мере, мне так говорили.
Он поразмыслил еще.
— Я слышал, что Алверон женится на женщине из рода Лэклессов.
— А я знаю стишок про Лэклессов! — снова влез мальчишка и принялся декламировать:
Чтоб Лэклессову дверь открыть, Надо семь вещей раздобыть…— Цыц! — Старший отвесил парнишке легкую затрещину и виновато посмотрел на меня. — У малого цепкий слух, но вежливости ни грамма.
— На самом деле, — сказал я, — я бы послушал.
Он пожал плечами и отпустил мальчишку. Тот зыркнул на него исподлобья и начал снова:
Чтоб Лэклессову дверь открыть, Надо семь вещей раздобыть: Ненадеванное кольцо Да несдержанное словцо, Нужен точный урочный час И безогненная свеча, Кровь несущий с собой сынок И затвор, удержать поток, Да то, что держат всего тесней, — И будет то, что придет во сне.— Ну, один из этих загадочных стишков, — виновато сказал отец. — Бог весть, где он их берет, однако же он соображает достаточно, чтобы не повторять всякие гадости.
— А где ты это слышал? — спросил я.
Мальчишка поразмыслил, потом пожал плечами и почесался под коленкой.
— Не знаю. Ребята пели.
— Ну, нам пора в путь, — сказал старший, взглянув на небо. Я порылся в кошельке и протянул ему серебряный нобль.
— Это за что? — осведомился он, с подозрением глядя на монету.
— Это вам на нового медведя, — сказал я. — У меня тоже бывали тяжелые времена, но теперь я при деньгах.
Они удалились, рассыпаясь в благодарностях. Бедолаги. Ни одна уважающая себя труппа эдема руэ ни за что не опустилась бы до медвежьей травли. Это не имеет отношения к искусству, этим нельзя гордиться.
Однако же трудно винить их за то, что в жилах у них не текла кровь эдема руэ, а нам, актерам, следует заботиться друг о друге. Кто ж о нас еще позаботится?