Страхи мудреца. Книга 2
Шрифт:
В другой раз, когда я проснулся, она напоила меня из кожаной чаши. Питье пахло фиалками и не имело никакого особенного вкуса, но после него во рту сделалось свежо, тепло и чисто, как будто я напился летнего солнышка.
Еще как-то раз она дала мне гладкий красный камушек, теплый на ощупь. Через несколько часов камушек проклюнулся, как яйцо, и из него вылупилось существо, похожее на крошечную белочку. Белочка сердито зацокала на меня и ускакала.
Один раз я проснулся и увидел, что ее нет поблизости. Оглядевшись, я увидел, что она сидит
Я засыпал и просыпался. Она дарила мне то кольцо, сплетенное из листика, то гроздь золотистых ягод, то цветок, который открывался и закрывался, когда до него дотронешься…
А как-то раз, когда я снова вскинулся со слезами на глазах и болью в груди, она протянула руку и накрыла мою ладонь своей. Этот жест был так робок, лицо ее было таким встревоженным, что можно было подумать, будто она никогда прежде не касалась мужчины. Словно она боялась, что я сломаюсь, или вспыхну огнем, или укушу ее. Ее прохладная ладошка на миг опустилась на мою руку, легко, точно мотылек. Она слегка стиснула мою руку и немного погодя отпустила ее.
Тогда мне это казалось странным. Но мой разум был слишком помрачен смятением и скорбью, и я плохо соображал. Только теперь, оглядываясь назад, я понимаю, в чем было дело. Она со всей неуклюжестью неопытной влюбленной пыталась утешить меня и понятия не имела, как это сделать.
Однако время лечит все. Сны мало-помалу отступили. Ко мне вернулся аппетит. В голове прояснилось достаточно, чтобы я смог поболтать с Фелуриан о том о сем. Вскоре после этого я оправился достаточно, чтобы начать заигрывать с ней. Когда это произошло, она явно испытала ощутимое облегчение, словно ей было не по себе, когда она общалась с тем, кто не стремился ее целовать.
И последним ко мне вернулось любопытство — самый верный знак, что я снова стал самим собой.
— А я ведь так и не спросил тебя, чем кончилось дело с шаэдом, — сказал я.
Она просияла.
— Шаэд готов!
В ее глазах сверкнула гордость. Она взяла за меня за руку и повела к краю беседки.
— С железом было нелегко, однако же все готово!
Она устремилась было вперед, потом остановилась.
— Сумеешь ли ты его отыскать?
Я, не спеша, внимательно огляделся по сторонам. Хотя Фелуриан уже объяснила мне, что искать, я далеко не сразу обнаружил едва заметный сгусток тьмы в тени ближайшего дерева. Я протянул руку и достал из укрытия свой шаэд.
Фелуриан кинулась ко мне, радостно хохоча, словно я только что выиграл в какую-то игру. Она повисла у меня на шее и расцеловала с неистовством целой дюжины детишек.
Прежде она ни разу не дозволила мне примерить шаэд, и теперь, когда она накинула его на мои обнаженные плечи, я изумился. Он был почти невесомый и мягче самого роскошного бархата. Казалось, будто я накинул на плечи теплый ветерок, тот самый, что ласкал мою кожу на темной лесной поляне, куда Фелуриан
Я хотел было пойти к озерцу, посмотреться в него, чтобы узнать, как я выгляжу, но Фелуриан накинулась на меня. Повалив меня на землю, она оседлала меня, и шаэд раскинулся под нами, как толстое одеяло. Она собрала его края вокруг нас и принялась целовать меня в грудь и в шею. Горячий язык коснулся моей кожи.
— Теперь, — сказала она мне в ухо, — каждый раз, как твой шаэд будет обнимать тебя, ты станешь думать обо мне, и всякое его прикосновение будет как мое прикосновение.
Она медленно двигалась на мне, прижимаясь ко мне всем своим обнаженным телом.
— И сколько бы женщин у тебя ни было, ты будешь помнить Фелуриан, и ты ко мне вернешься!
После этого я понял, что мое пребывание в Фейе подходит к концу. Слова Ктаэха застряли у меня в голове, как колючки, и непрерывно гнали меня назад, в мир. То, что я находился на расстоянии броска камнем от убийцы своих родителей и не понял этого, оставило у меня на губах привкус горечи, которого не могли смыть даже поцелуи Фелуриан. К тому же в голове у меня непрерывно крутилось то, что Ктаэх сказал о Денне.
И вот наконец я проснулся и понял, что время настало. Я встал, собрал свою дорожную сумку, оделся — впервые за целую вечность. Было как-то даже странно чувствовать на себе одежду. Сколько же времени меня не было? Я запустил пальцы в отросшую бороду, пожал плечами и отмахнулся от этого вопроса. Что толку гадать, все равно скоро узнаю!
Обернувшись, я увидел Фелуриан, которая с грустным лицом стояла в центре беседки. На миг мне подумалось, что она начнет просить, чтобы я не уходил, но нет, ничего подобного. Она подошла ко мне, окутала меня шаэдом, точно мать, одевающая ребенка, который собирается выйти на мороз. Казалось, даже бабочки, ее спутницы, и те приуныли.
Она несколько часов вела меня через лес, пока мы не пришли к паре высоких серовиков. Она накинула на меня капюшон шаэда и велела закрыть глаза. Потом немного поводила по кругу — и я ощутил, что воздух вокруг слегка изменился. Открыв глаза, я понял, что лес вокруг не тот, через который я шел за секунду до того. Странное напряжение в воздухе исчезло. Это был мир смертных.
Я обернулся к Фелуриан.
— Госпожа моя, — сказал я, — мне нечего дать тебе на память…
— Кроме обещания вернуться.
Ее голос был нежен как лилия, но в нем слышалось предостережение.
Я улыбнулся.
— Я хочу сказать, мне нечего тебе подарить, госпожа.
— Кроме воспоминаний…
Она подалась ближе.
Закрыв глаза, я простился с ней несколькими словами и множеством поцелуев.
И ушел. Мне хотелось бы сказать «даже не обернувшись», но это была бы неправда. Ее вид едва не разбил мне сердце. Она казалась такой крохотной рядом с огромными серыми камнями. Я едва не вернулся, чтобы поцеловать ее снова, всего один разок, на прощание.