Страхи мудреца. Книга 2
Шрифт:
Баст поймал ее обеими руками, небрежно разорвал птицу пополам и подбросил половинки в воздух, где они взорвались клубами кроваво-алого пламени.
Все это случилось не более чем за один вздох.
— Все, что тебе известно о фейе, поместится в наперстке, — сказал Баст тусклым, ровным тоном, глядя на Хрониста совершенно безо всякого выражения на лице. — Как же ты смеешь сомневаться в моих словах? Ты ведь понятия не имеешь, кто я такой!
Хронист окаменел, но глаз не отвел.
— Клянусь своим языком и зубами, — твердо и решительно
— Не надо, Баст, — тихо ответил Квоут. — Я тебе верю.
Баст обернулся, посмотрел на Квоута и ссутулился у себя на стуле.
— Эх, Реши, лучше бы ты мне не верил!
Квоут криво улыбнулся.
— Значит, после того как ты встретился с Ктаэхом, любой твой выбор будет неверен.
Баст покачал головой. Лицо у него побледнело и вытянулось.
— Нет, Реши. Любой твой выбор приведет к катастрофе. Иакс говорил с Ктаэхом перед тем, как похитил луну, что привело к войне творения. Ланре говорил с Ктаэхом перед тем, как погубил Мир Тариниэль. Создание Безымянных. Скендины. Все это восходит к Ктаэху.
Лицо Квоута застыло.
— Что ж, по крайней мере, я очутился в интересной компании, а? — сухо сказал он.
— Мало того, Реши, — сказал Баст. — В наших пьесах, если на декорациях в отдалении изображено дерево Ктаэха, сразу становится ясно, что это будет самая жуткая трагедия. Его рисуют нарочно, чтобы зрители знали, чего ожидать. Чтобы они знали, что кончится все хуже некуда.
Квоут долго-долго смотрел на Баста.
— Ах, Баст, — тихо сказал он своему ученику. И улыбнулся, мягко и грустно. — Я же понимаю, что за историю я рассказываю. Это далеко не комедия.
Баст смотрел на него пустым, безнадежным взглядом.
— Но, Реши…
Он пошевелил губами, как бы пытаясь подобрать нужные слова, — и не сказал ничего.
Рыжий трактирщик обвел жестом пустой зал.
— Это же конец истории, Баст. И все мы это знаем, — Квоут говорил спокойным, скучным тоном, словно вчерашнюю погоду обсуждал. — Я прожил занятную жизнь, и эти воспоминания не лишены приятности. Но…
Квоут перевел дух и медленно выдохнул воздух.
— Но это отнюдь не приключенческий роман. Не легенда, где герои воскресают из мертвых. Не воодушевляющий эпос, призванный будоражить кровь. Нет. Все мы знаем, что это за история.
Мгновение казалось, будто он вот-вот скажет что-то еще, но вместо этого его взгляд рассеянно блуждал по пустынному трактиру. Лицо его было спокойно: ни гнева, ни горечи.
Баст стрельнул глазами в сторону Хрониста, но на этот раз в его взгляде не было пламени. Ни гнева. Ни ярости. Ни властного приказа. Глаза Баста были отчаянные, молящие.
— Но история не кончена, раз ты все еще здесь, — сказал Хронист. — Какая же это трагедия, ведь ты жив!
Баст с жаром закивал и снова уставился на Квоута.
Квоут посмотрел на них, потом улыбнулся и хмыкнул.
— Эх, — ласково сказал он, —
ГЛАВА 106
ВОЗВРАЩЕНИЕ
После встречи с Ктаэхом я еще долго не мог прийти в себя.
Я спал много, но беспокойно: мне то и дело снились кошмары. Некоторые из них были особенно яркие и незабываемые. В основном о матери, об отце, о моей труппе. Еще хуже были те, после которых я просыпался в слезах, не помня, что мне снилось, но с болью в груди и с пустотой в голове, похожей на кровавую дыру на месте выбитого зуба.
В первый раз, когда я так пробудился, Фелуриан сидела рядом и смотрела на меня. Лицо у нее было такое доброе и озабоченное, что я уж думал, что она вот-вот прошепчет что-то ласковое и погладит меня по голове, как делала Аури у меня в комнате несколько месяцев тому назад.
Но Фелуриан ничего такого не сделала.
— Ты в порядке? — спросила она.
Я не знал, что ответить. Голова шла кругом от воспоминаний, смятения и горя. Я не решился заговорить, чтобы не разрыдаться снова, и только покачал головой.
Фелуриан нагнулась, поцеловала меня в уголок губ, посмотрела долгим взглядом и снова села. Потом спустилась к озерцу и принесла мне напиться в ладонях.
В следующие дни Фелуриан не забрасывала меня вопросами и не пыталась вызвать на разговор. Время от времени она пыталась рассказывать мне истории, но я никак не мог на них сосредоточиться — они казались еще менее внятными, чем прежде. В некоторых местах я принимался неудержимо рыдать, хотя в самих историях ничего печального не было.
Один раз, проснувшись, я обнаружил, что она исчезла. Через несколько часов она вернулась и принесла странный зеленый плод больше моей головы. Застенчиво улыбнулась и протянула его мне, показав, как правильно чистить тонкую шкурку, чтобы добраться до оранжевой мякоти внутри. Мясистая, кисло-сладкая, она распадалась на спирально расположенные дольки.
Мы молча ели плод, пока от него не осталось ничего, кроме круглой, твердой, скользкой косточки. Косточка была темно-коричневая и такая большая, что не помещалась в мой кулак. Фелуриан не без торжественности разбила косточку о камень и показала ее ядро, сухое, как каленый орех. Мы съели и его тоже. Вкус у ядра был насыщенный и острый, отдаленно напоминающий копченую лососину.
А внутри косточки было семечко, белое как кость, величиной с лесной орешек. Семечко Фелуриан отдала мне. Оно было сладкое, как конфета, и немного липкое, словно карамель.
Как-то раз она оставила меня одного на много часов и вернулась с двумя бурыми птичками, бережно неся по одной в каждой ладони. Птички были поменьше воробья, с удивительными глазами, зелеными, как листва. Она усадила их на подушки подле меня, свистнула, и птички запели. Не короткими трелями, как поют птицы, нет, то была настоящая песня. Четыре куплета и припев между ними. Поначалу они пели в унисон, потом на два голоса.