Страна без свойств: Эссе об австрийском самосознании

Менассе Роберт

Приведу два примера. Разумеется, в решении австрийского министерства транспорта заменить черные номерные знаки на автомашинах на белые, всколыхнувшем общественное мнение, речь шла не о номерных знаках. Мнение министра о том, что использование белых номерных знаков гарантирует большую безопасность движения, поскольку белые знаки «в темноте более различимы», чем черные, в любой цивилизованной стране мира вызвало бы град насмешек.

Несомненно, министру транспорта следовало бы заняться чем-нибудь более серьезным, чем менять цвета номерных знаков, тем более что и без всяких дискуссий понятно: в темноте более различимы включенные фары и габаритные огни автомобилей, а не их номерные знаки. И конечно, никого в этой дискуссии не занимала проблема «австрийского самосознания», которое противники данного решения использовали в качестве контраргумента. Трудно представить себе, что самосознание австрийцев связано с тем или иным цветом австрийских автомобильных номеров. Ожесточенность дискуссии можно объяснить лишь тем, что на самом-то деле речь шла совершенно о другом, и вся ожесточенность этих бесконечных споров была связана с тем, что номерные знаки хотя и являются незначительной деталью, но они все же

входят в то целое, по поводу которого и разгорелся весь сыр-бор. Все факты и доводы, приводившиеся спорящими сторонами, имели смысл и содержание в этом широком контексте, на который и указывала сама дискуссия. У министра транспорта действительно не было дел поважнее, чем менять цвета номерных знаков, потому что австрийское правительство, не открывая никаких публичных дискуссий, приняло решение добиться вступления в Европейское сообщество, и для министерства транспорта насущнейшей задачей являлось введение норм и правил, существующих в странах-членах Европейского Союза. Каждое из необходимых изменений австрийских норм и правил само по себе представляло нечто незначительное и несущественное, однако дискуссии, вспыхивавшие по этому поводу, содержали определенный смысл, заключавший в себе главную, существенную проблему, которая никогда не выносилась на общественное обсуждение. И только поэтому, а именно, в определенном контексте, обе стороны, и министр, и его противники, были правы в своей аргументации, поскольку ее следует толковать в символическом плане: речь действительно идет о «безопасности» и «самосознании», а то, что здесь одно противоречит другому, так это относится к общей дилемме социальной и политической реальности Австрии, символически явившей себя в споре о номерных знаках. В нашем столетии Австрию дважды насильно изымали из широкого геополитического контекста, в котором она ощущала себя в безопасности или стремилась обрести безопасность: сначала из многонационального габсбургского государства, а затем из германского рейха. А свое политическое самосознание Австрии с начала XX столетия пришлось поменять четырежды. Для этого требуется известная склонность к трансвестизму, тяга к полному переодеванию. С большим трудом Австрия обрела новое и, хотелось бы надеяться, окончательное самосознание, представ на всеобщее обозрение в розовом детском костюмчике и испытывая при этом определенное самоудовлетворение. В этом и заключается, собственно, минималистский исторический подход, необходимый для споров о номерных знаках, получивших статус символа. Австрия из большой страны превратилась в страну маленькую. И, что самое главное, в исторических катаклизмах, сделавших ее маленькой, нет ее вины. Только благодаря этому австрийцы как жители крохотного государства могут гордо смотреться в зеркало и одновременно снисходительно относиться к своему отражению.

Сорок пять лет австрийское самосознание кормят сентенциями. Мы — маленькая страна! Зигзаги истории сделали нас тем, что мы есть! Мы бессильны оказать влияние на современное политическое и экономическое состояние мира, где все определяется борьбой сверхдержав! Мы скорее похожи на невинных вундеркиндов из венского хора мальчиков. Однако наша незначительность обеспечила нам уютное и неприметное существование, помогла добиться выдающихся достижений. (Позвольте привести забавный пример. Заголовок в газете «Кронен Цайтунг» возвестил однажды: «Среди первых трех призеров — четыре австрийца!».)

От всего этого придется отказаться. Австрия намерена добровольно вступить в обширный экономический и политический союз. Это отвечает нашим фантазиям о собственном историческом величии, распирающим тесный детский костюмчик, но прежде всего соответствует нашему стремлению к безопасности, которое ощутимо в официальном заявлении нашего министра иностранных дел: «Мы не можем себе позволить остаться за дверью». А куда же теперь девать наше самосознание, которое мы так долго и с таким усердием приобретали?

Нет ничего сверхъестественного в том, что общественное мнение подорвано этим противоречием. Необычным предстает лишь то, что этот интеллектуальный коллапс наступил прежде всего в споре о цвете номерных знаков, в проблеме, к которой следовало бы относиться как к нелепому курьезу, если бы изначально не было ясно, что речь идет о реальной истине, страстно жаждущей выставить себя напоказ в символических одежках.

Австрия, выражаясь обобщенно-символически, — это эксгибиционист, который на глазах у равнодушной мировой общественности распахивает плотное, скрывающее его тело пальто, чтобы затем с некоторым основанием заявить в свое оправдание, что-де и фаллос его в сущности является всего лишь символом фаллоса. Следует ли называть этого эксгибициониста «Малышом», учитывая его возраст и инфантильное поведение? Или перед нами слуга-лилипут с фаллосом-протезом?

Другим характерным примером, демонстирующим символизм австрийского умения показать себя, была, разумеется, уже упомянутая дискуссия об изменении австрийского государственного герба. Государственный герб является символом per se, [17] а потому его обсуждение должно было вылиться в настоящую вакханалию символических значений. Пик дискуссии был достигнут тогда, когда в нее включился человек, который (вполне в австрийском духе) по роду своей деятельности превратился в символ. Речь идет об австрийском президенте Вальдхайме, который заявил, что и ему удаление серпа и молота из лап геральдического орла представляется «уместным», потому что «данные символы вследствие их связи с символами коммунистическими народ понимает теперь неправильно».

17

Сам по себе (лат.).

Два символа (Вальдхайм и герб) отразились друг в друге. И, как это и бывает при взаимном отражении зеркал, внезапно возникло ощущение бесконечности, а в Австрии нет ничего более бесконечного, чем низкая глупость, которая одновременно является прибежищем для истины, вытесненной из общественного сознания. На случай, если народ что-либо не так понимает, всегда, как известно из истории,

есть два выхода: народ начинают либо просвещать либо уничтожать. Если народ не понимает причин своего бедственного положения и верит в то, что во всем повинны евреи, начинают либо просвещать народ либо уничтожать евреев. Если народ не понимает, почему общество содержит на иждивении больных, стариков и инвалидов, которые уже не могут позаботиться о себе сами, не имеют шансов на выздоровление и никогда больше ни в какой форме не принесут этому обществу пользу, то народ начинают просвещать или приступают к уничтожению «нежизнеспособных тунеядцев». Если народ не понимает, почему творческая интеллигенция критикует общество, за счет которого она живет, то народ начинают просвещать или же запрещают и сжигают произведения искусства, а в конце концов уничтожают и саму творческую интеллигенцию. Эта классическая альтернатива, разумеется, является дилеммой для человека, который не раз заявлял, что просветительство в настоящий момент не является его сильной стороной, но и участие в уничтожение других людей в историческом прошлом также отрицал. Вальдхайм как главное представительное лицо стал символом австрийского своеобразия не в последнюю очередь потому, что он настойчиво и исключительно способом ex negativo [18] заявлял: нет, он не был в CA, [19] нет, он не был нацистом, нет, он не был военным преступником, нет, он не несет никакой ответственности, нет, он не знал о преступлениях и т. д. Все это со временем приобрело известную убедительность, и только поэтому он действительно является символом Австрии. Примечательно, что президент ни разу не сказал вслух о том, кем он и в самом деле никогда не был, хотя тут бы ему сразу все поверили: он и в самом деле никогда не был борцом Сопротивления.

18

От противного (лат.).

19

CA — штурмовые отряды нацистской партии в Германии.

Собственно, а кто у нас был борцом Сопротивления? Вопрос этот весьма существенный, ведь доказательство того, что австрийское сопротивление нацизму существовало, стало conditio sine qua non [20] для воссоздания Австрийской республики. Единственным по-настоящему организованным, более-менее эффективным, осознанным и реальным было сопротивление нацистскому режиму со стороны австрийских коммунистов. Антифашистское сопротивление австрийских коммунистов после войны было разыграно как козырная карта, чтобы удовлетворить требование держав-победителей и представить свидетельство того, что Австрия сама внесла определенный вклад в дело своего освобождения.

20

Обязательное условие (лат.).

Но этим не ограничились. Для получения полного суверенитета Австрии нужно было снять с нее подозрения в том, что при ближайшей возможности она снова будет стремиться к присоединению к Германии. Поэтому в период президентства Реннера, бывшего сторонника аншлюса, Австрия стала заявлять о себе как о самостоятельной нации. Самостоятельная нация определенно не будет стремиться к присоединению к другой нации, и самостоятельной нации весьма затруднительно будет отказать в праве на государственный суверенитет. Правда, после 1945 года в Австрии не было большинства, одобрявшего идею австрийской нации. Не существовало и исторически сложившегося национального самоощущения, пусть и почти атрофировавшегося, но способного к возрождению. Единственное, что было, так это теоретические разработки австрийских коммунистов по национальному вопросу, и коммунисты — не важно, какие и насколько состоятельные политико-стратегические соображения ими двигали — были первыми, кто попытался научно обосновать существование австрийской нации (к примеру, Альфред Клар). Эти идеи были последовательно претворены в нашей внешней и внутренней политике и привели, как мы знаем, к независимости Австрии, к консолидации австрийского национального чувства и к международному признанию Австрии как самостоятельной нации.

Как ни нелепо звучит эта необходимая, но ни в коей мере не искажающая истину формулировка, но существование свободной и независимой Второй австрийской республики есть естественный результат практических и теоретических усилий австрийских коммунистов.

Серп и молот в австрийском государственном гербе, разумеется, вовсе не коммунистические символы. Но даже если и рассматривать их в таком качестве, если они, говоря словами Вальдхайма, «ассоциируются» с символами коммунистическими, то это как раз и было бы основанием не дискредитировать их, а, напротив, вспомнить о том, кому обязана Вторая республика своим существованием. И напомнить всем об этом надлежало бы человеку, который возглавил эту республику как высший ее представитель и который совершенно ничем не содействовал ее становлению. Однако он не смог бы сделать это убедительно. Истина открылась каждому мыслящему человеку намного отчетливее именно благодаря тому, что Вальдхайм в соответствии с собственной исторической логикой сразу же вознамерился уничтожить то, что уже намеревались уничтожить другие, иными словами, подтолкнуть уже падающего.

Как метко сказано, благодарность не относится к политическим добродетелям. И действительно, история возникновения Второй республики не имеет сегодня значения, поскольку Вторая республика в своем современном состоянии ничем не обязана каким-либо коммунистическим идеалам или влияниям, разве что одним лишь фактом своего существования. Даже проведенная после войны национализация собственности не связана с коммунистами. Напротив, столь широкомасштабная национализация проводилась с радикально-антикоммунистическими намерениями. Так называемую «немецкую собственность» в Австрии постарались скрыть от советских оккупационных властей, а ведь к ней относились важнейшие промышленные предприятия, например, заводы Германа Геринга в Линце, крупные банки и вся энергетика.