Страна без свойств: Эссе об австрийском самосознании
Шрифт:
Приведем другой пример неуклюжей австрийской манеры ссылаться на свой суверенитет. В семидесятые годы тогдашний федеральный канцлер Крайский в своем обращении к австрийской нации заявил: «Там, где существуют национальная сборная и национальный банк, должна существовать и нация».
Крайский как ярый сторонник механизма социального партнерства в Австрии, возможно, вполне осознанно не назвал важнейший государственный институт, который также именуется национальным. Речь идет о Национальном совете Австрии. [24] Крайский слишком хорошо знал, что этот совет — всего лишь механизм для утверждения решений, уже согласованных в комиссии по социальному партнерству, и он не годится в качестве примера нашего национального суверенитета. И все же не лишенная остроумия формулировка грешит подвохом, ведь форма австрийской футбольной сборной имеет такие же цвета, как и форма сборной Германии. Австрийский же национальный банк в своей валютной политике настолько
24
Национальный совет — верхняя палата австрийского парламента.
Все эти выбранные наугад истории, повествующие об истории самоопределения Второй республики, обнаруживают одно и то же. Все они сходятся в одной точке, связаны с одной навязчивой австрийской идеей, и этой точкой, этой идеей является Германия. А потому объективно эти «катастрофы и оплошности» не столь уж невинны. Бывший президент австрийской Административной судебной палаты Эдвин Лебеншталь — пусть он и имел в виду совсем другое — был прав, когда на конференции, посвященной «сороковой годовщине Австрийской республики и тридцатилетию Государственного договора», заявил: «я считаю, что нам в определенной мере удалось подчеркнуть значение Австрии, если не принимать во внимание известные оплошности, о которых следует лучше позабыть, а для заграницы представить их как ошибочные действия, достойные сожаления».
По Фрейду, ошибочные действия представляют собой некий компромисс между сознательными намерениями и вытесненными желаниями. В Австрии же вытесненные желания особенно живучи и конфузным образом постоянно проявляют себя в ошибочных действиях, поэтому у нас никогда не забывают предостеречь: «Лучше обо всем забыть!»
В Австрии любое повторение пройденного не обладает никаким терапевтическим эффектом. Здесь поступают не по принципу «вспомнить — повторить — преодолеть», у нас, скорее, в ходу принцип «забыть — повторить — разъяснить загранице».
Невозмутимость, которую демонстрируют австрийцы, вроде бы и противоречит их историческому опыту, но вместе с тем странным образом предстает вдруг как продукт этого самого исторического опыта: австрийцы смогли пережить все прежние катастрофы без особого ущерба, растворив их в сфере частной жизни.
В повести Германа Фридля «Очерствление, или Из жизни советника Бирингера» воссоздается очень точная модель этой ситуации: во времена Габсбургов Бирингер становится чиновником, он переживает гибель монархии, провозглашение республики, установление корпоративного государства, сменяющего республику, полное поглощение Австрии фашизмом, уничтожение фашизма и, наконец, становление Второй республики. Тем не менее чиновничья карьера Бирингера всегда протекала ровно, и со временем господину советнику магистрата стало ясно: как бы ни развивались события, папки с незавершенными делами на его письменном столе свидетельствуют о будущем, «которое когда-нибудь свершится, что бы ни происходило за стенами его кабинета».
Повесть Германа Фридля представляет собой притчу о возникновении того, что сегодня называют «австрийским самосознанием». Австриец убежден, что он не несет вины за историческое прошлое, потому что ему принадлежит будущее. У советника магистрата Бирингера была такая уверенность, и он оказался прав. Даже сотрудничество с нацистами ему не повредило. В 1945 году ему вновь пришлось заполнять анкеты. «Американцы показались ему сущими детьми, которые взялись за непосильное дело. Он не споткнулся ни на одном из самых каверзных анкетных вопросов. Здесь снова торжествовал истинно австрийский принцип, имевший почтенную традицию: следуй букве закона, но толкуй его по собственному разумению».
В Австрии «традицией» называют постоянное нежелание делать выводы из исторических катаклизмов и маниакальную тягу к повторению. Самоутверждение и самопожертвование сливаются воедино. Главный метод — толковать все по собственному разумению, главная цель — не споткнуться!
По законам карьеры литературного персонажа Бирингера протекала, к примеру, и реальная карьера Михаэля Повольны, художника, участвовавшего в конкурсе на лучшую наградную символику Первой республики. В годы монархии Повольны создал эскизы для кофейных чашек с императорской короной и для фриза императорской трибуны на венском ипподроме. В период корпоративного государства он отвечал за художественное оформление саркофага Дольфуса, [25] во времена нацизма оформил фасад здания вермахта и рисовал орла со свастикой, в период Второй республики по его эскизу отчеканили монету в один шиллинг (ту самую, с чертом!), а также памятную медаль «Помнить вечно!».
25
Энгельберт Дольфус (1892–1934) — федеральный канцлер Австрии с 1932 г., сторонник австрофашизма. Выступал против объединения с Германией и был убит гитлеровской агентурой.
О чем же мы должны помнить вечно? О том, что Австрия извлекла свой урок из истории. Он гласит: забыть — повторить —
Пока еще катастрофы во Второй республике носят чисто символический характер. «Эдельвейсу, — как пишут австрийские газеты, — грозит полное исчезновение».
Глава шестая
«Австрийская действительность», как мы не раз смогли в этом убедиться, представляет собой contradictio in adjecto. [26] Реальность в этой стране являет себя в таком обличье, что любое ее проявление вызывает к жизни собственную противоположность и способно существовать лишь виртуально, в том виде, в каком ее именно в данный момент хотят представить. Австрия отгородилась от собственной истории и, тем не менее, пытается жить за счет своих музейных ценностей. В Австрии сложилось понятие нации, основанное на обоюдном снятии двух ее классических определений, поэтому окончательное становление австрийской нации заключается теперь в отказе от национального. В Австрии сформировался особый тип общественного дискурса, отличающийся тем, что здесь никогда не говорят о том, что думают, и никогда не думают о том, что говорят, поэтому все здесь приобретает символическое значение, которое, однако, по мере возможности не обнаруживает значения реального. И насколько последовательно австрийская реальность отражается в символах, настолько же последовательно официальные символы Австрии растворяются в ирреальном. Государство, записавшее в договор о своем образовании запрет на присоединение к Германии, в то же время сохранило герб, и по сей день символизирующий историческое стремление к подобному присоединению. У этой страны есть гимн, как и у любой другой страны мира. Правда, гимн, который звучит в Австрии, по ее конституции не существует. Австрийский гимн, который в 1946 году был выбран в результате конкурса среди поэтов-любителей, всегда рассматривался лишь как «вынужденное решение», временная мера, поскольку возобладало намерение дождаться более благоприятных обстоятельств и «вернуть в обращение» старый гимн на музыку Гайдна. И хотя министр официально объявил об итогах конкурса, он ничего не предпринял для внесения соответствующей записи в конституцию страны, чтобы в дальнейшем иметь свободу действий для легальной замены «вынужденного» гимна на желанный. Последняя попытка сменить гимн сорвалась в 1953 году, поэтому Австрия по-прежнему поет «Наши долы, наши горы». Кстати, и в 1953 году опять позабыли сделать запись в конституционную статью. А потому в австрийской конституции упомянуты государственный герб, государственная цветовая символика, государственная печать, равно как и День австрийской государственности, но нет ни слова о государственном гимне. Не существует даже простого законодательного акта, ему посвященного. Впрочем, легитимность гимна, подтвержденная простым законодательным актом, была бы весьма сомнительной, поскольку гимн не предусмотрен конституцией. А потому понятие «уличный мотивчик», использованное тележурналистом Бергманом, обладает большей реальностью, чем понятие «гимн».
26
Противоречие в определении (лат.).
Разумеется, можно было бы сказать, что для существования государства наличие одобренного конституцией гимна не имеет кардинального значения, и тот факт, что о таком законе забыли, представляется всего лишь незначительным упущением, ведь гимн-то исполняется, а значит, он может считаться признанным. Против такой интепретации не стоило бы возражать, если бы история австрийского гимна, существующего и не существующего одновременно, была бы исключением, а не одним из многочисленных симптоматичных примеров того, как австрийская реальность словно бы испаряется, если к ней повнимательней присмотреться. Это странное сочетание факта и фикции в австрийских символах, их призрачная реальность и ее проявление в национальном чувстве, в самопрезентации, в общественном дискурсе, в австрийском самосознании могут быть объяснены действием некой имманентной логики, заложенной в саму концепцию этой республики.
Из опросов общественного мнения нам известно: подавляющее большинство австрийцев считает само собой разумеющимся, что нейтралитет Австрии является определяющим для ее самосознания в той же мере, в какой «Договор об австрийской государственности» является основой существования Австрии как свободной и суверенной страны. Значение, которое имеет нейтралитет для этого государства и для национального чувства его граждан, ярко проявляется в том факте, что австрийский национальный праздник отмечают не в день основания или воссоздания государства, а в день принятия парламентом закона о нейтралитете.
Нейтралитет как «фундамент австрийского самосознания» (по выражению экспертов, изучающих общественное мнение) на самом деле является в Австрии фундаментальной призрачной реальностью, фактом и фикцией одновременно. Обратившись к историческим документам и специальной литературе, легко установить, что его существование не подтверждено нормами международного права. Нейтралитет является вымыслом и был задуман как вымысел; в таком виде он обрел в головах австрийцев самостоятельное существование, и только в качестве автономного вымысла он смог стать реальностью.