Страна Лимония
Шрифт:
– Да! Как цепные свиньи! И сожрут, как младенца! Ненавижу! Ненавижу! – заорал Санди, хватая со стола пирожное "Картошка" и выкидывая его в раскрытое окно. – Окопались, суки! Трёханная деревня! "Здарова, рабята! Мы лямоновския!" Просто вешайся тут! Был бы пулемёт, прямо в окно высунул бы и разнес всё к Родине-Матери!..
Тут Санди остановился и посмотрел на Серёгу совершенно трезвым взглядом.
– Так, вечером на дело идем, готовьтесь, – сказал он. – Крыса, скажи Проездному и Геноциду, и кто там еще давно залётов не имел. Цыган тоже пойдет. Объявляется мстюха.
Глава 5.
На дело пошли, когда уже почти стемнело, и в окрестных домах голубовато засветились окна. Санди, Крыса и Серёга, топоча бутсами и сапогами, скатились по лестницам с одиннадцатого этажа на первый, а внизу их уже ждали, поплевывая семечки, еще с полдесятка анархистов. Санди одного хлопнул по плечу, пожал другому-третьему руку, с тем пошептался, этому дал сигарету, словом, нашел доброе командное слово для каждого. В путь отправились, не ища легких асфальтированных путей, а прямиком через кусты и между сараями. Серёга старался держаться след в след за Крысой – и чтобы не потеряться, и просто так, для удовольствия идти рядом.
На выезде из дворов на дорогу стоял автомобильный знак – белая полоса на кирпично-красном круге, знак запрета движения. Как сказал Санди – позорный знак ограничения свободы народа. Товарищ Геноцид со друзьями приложили к этому символу тирании умелые руки и враз выломили его из бетонного основания. Получилось что-то вроде круглой совковой лопаты на толстом металлическом черенке. Нести лопату поручили Серёге. Первое боевое задание, так сказать. Серёге не привыкать было, нёс лопату с честью, на плече, как знамя.
Через пять минут через заросли бурьяна вышли к насыпи, где Серёга честь и знамя, все же, уронил, споткнувшись о длинную металлическую полосу, торчащую из гравия – о трамвайный рельс, который только слепой не заметит, как со смехом объяснили ему. Тут из темноты послышались приближающиеся скрежет и завывания, Крыса схватила Серёгу за руку, рельсы задрожали, и из-за поворота вывернул трамвай – а какой он был из себя, Серёге рассмотреть не удалось, поскольку из трамвайного лба бил в глаза луч яркого света. Освещенный безжалостным огнем, Серёга слегка оробел и почувствовал себя рыбой, которую ловят на автомобильную фару, и сейчас будут колоть острогой. Он позорно попятился, но тут вперед выступил Санди, вырвал у Серёги лопату-знак и встал с ним на пути надвигающегося трамвая, прямо на рельсы.
– «Кирпич» – оружие пролетариата! – крикнул Санди трамваю. Анархисты поддержали своего предводителя свистом и криками. Трамвай разразился злым требовательным звоном, словно напильником по стиральной доске водил. Только бы огнем не пыхнул, – подумал Серёга.
Но обошлось. Огнем трамвай не пыхнул, Санди-богатыря не испепелил, а дал слабину, сдался, заскрежетал и остановился. Победа была безоговорочная. Санди упирался ботинком в трамвайную морду, вверху за стеклом разевала рот в беззвучном крике какая-то тетка, а анархисты выдавливали плечами хлипкие складные трамвайные двери. Двери зашипели, заскрипели и отворились, анархисты ворвались внутрь. Санди вошел победителем, не торопясь.
– Совсем офонарел, что ли?! – орала хозяйка трамвая. – На рельсах стоять запрещается! Залил глаза! Нету здесь остановки!
Санди качнулся к ней почти вплотную и прокричал в побледневшее теткино лицо:
– Не сметь! Срывать! Мне! Спец! Операцию! По! Ликвидации! Старуха!
И тетка умолкла, притихла, съежилась. Пробормотала только, окончательно сдаваясь:
– Обилечиваться
– У меня Проездной, – добил ее Санди. Коля-Проездной при этом довольно заржал.
Санди обернулся к трамвайным сидельцам – трем женщинам разного возраста и одному спящему мужику.
– Граждане лимоновцы! – провозгласил Санди. – Боевая организация анархистов-футуристов объявляет этот трамвай освобожденным от тирании национал-большевизма! И вас всех тоже! Свободу народу! Трамвай идет без остановок по шестому маршруту до Кондитерской фабрики!
– А мы-то как?! – забеспокоились женщины. – Если кому раньше сходить-то?!
Но Санди великодушно пообещал никого не неволить и высадить при первой же возможности. Женщины, почти смирившись, качали недовольно головами, переговаривались, мужик же так и не проснулся, соблюдал нейтралитет.
Трамвай зазвонил, дернулся, покатился вперед. Серёга, не сообразивший вовремя за что-нибудь ухватиться, не удержался на ногах и мешком свалился в проход. Анархисты с готовностью засмеялись, трамвайные тетки захихикали, и даже Санди усмехнулся. Крыса тоже фыркнула, но протянула Серёге руку, помогая встать. Серёга руки не принял, но не от обиды, а потому что испачкал ладони о грязный трамвайный пол. Совсем, что ли, эти городские не моют у себя в трамваях, что ли?!
Остановки проезжали со звоном, свистом и свободно-народными криками. Никого не высаживали, на ворчание тёток плевали. Крыса стянула с себя свитер и, высунув руку в окошко трамвая, размахивала им на встречном ветру, как черным анархистским знаменем.
Кондитерская фабрика, которую едва не проехали на радостях, оказалась скучным трехэтажным зданием, скудно освещенным, свет был только под бетонным козырьком большого крыльца и в одном-двух окнах – директорских, как объяснил Санди. Директор товарищ Краснобаев, значит, домой не спешит, на работе задерживается, подсчитывает убытки и откаты. Без откатов у нас, в стране Лимонии, как известно, ничего не бывает, даже конфетку беспризорнику без отката не дадут. А в кондитерском деле – и подавно. С утречка, как на работу, агенты-перекупщики стекаются в директорскую приемную, договорчики на реализацию сладостей получать и потом магазинам товар перепродавать. А подписывает договоры директор товарищ Краснобаев, видный национал-большевик с партийным стажем аж с 1994 года. Подписывает одной рукой, второй рукой откаты под себя гребет. Только врет товарищ Краснобаев, никакой он не нацбол с того самого года. Брат только у него двоюродный, говорят, с нацболами тусовался. А сам Краснобаев был и «Нашим», и вашим, и кем повыгоднее, и баба его такая же, словом – «МГЕРочка с Селигерочкой».
При этих словах Санди зло сплюнул, и свет в директорских окнах, как по команде, погас. Товарищ Краснобаев, подписав, надо полагать, все на сегодня приказы об увольнении лучших технологов фабрики, отправился домой, под бочок к толстухе-жене. Теперь действуем быстро, – скомандовал Санди. Геноцид в кустах слева, Проездной и Цыган за мусорным баком справа, Крысе – за угол стоять на атасе, остальные тоже где-нибудь, разберитесь сами. Сейчас ворота откроются, на электро-Тойоте выедет Краснобаев-Толстопузов, а на дороге у него стоит технолог-анархист Санди Сергеевич Горячев, с винцом в груди и жаждой мести, и лицо его законспирировано платком: типа – а кто увидит нас, тот сразу ахнет. Выскакиваем из кустов, режем шины и потом спокойно разговариваем, как джентльмены. Только не надо бить фары, это лишнее. Лучше пару раз по морде, по наглой толстой морде.