Страна Лимония
Шрифт:
Серёга подумал о своих резиновых сапогах. Разве они злые?!
– У Аркадия Аверченко, – говорил дальше дядя Юра, – есть замечательный рассказ под названием "Трава, примятая сапогом". Сто лет уже этому рассказу. Смысл его в том, что растет трава, зеленая и мягкая, но вот пришли сапоги, а в сапогах – большевики, и растоптали траву, вмяли ее в землю. Думают – победили. Но большевики уйдут, и трава снова поднимется, снова зазеленеет. Уже и большевики вместе с сапогами будут убиты и сгниют в земле, а трава будет расти и зеленеть. Она победит,
– Да-а… – протянула Крыса. – Уйдут они, как же! Когда верблюд и рак станцуют краковяк.
– Тверская улица, кудахчет курица, когда ж уйдут большевики, – пропел вполголоса дядя Юра. – Да, сто лет прошло, а они все еще здесь. Что ж, татары триста лет правили. А ведь ушли же.
– Или их заставили, все-таки?
– Заставили, – согласился дядя Юра. – Но не войной. Не убийствами, и не мечами с копьями. Все это было, конечно. Но татары ушли добром. Не были разбиты, сами ушли. Ихний хан потом недолго прожил, свои же татары его через годик зарезали. Зло уничтожает себя само.
– Вот так вот прямо само и уничтожает?! Вот так вот прямо – взяли и сами ушли?!
– Уничтожает, так или иначе. Волк задерет одну корову из стада – и придет ему конец от мужицкого ружья. Ел бы кроликов, как положено – был бы жив.
– А кроликов бедных есть – это не зло?!
– Это не зло. Это порядок такой. Будет есть слишком много – кролики кончатся, и волк зиму не переживет. Сам себя накажет.
– Лучше я его сама накажу, из ружья. Пока он всех кроликов не съел.
– Ну и получится, что ты на стороне зла, на стороне ружей и сапогов. Ты этого хочешь?
– Я хочу, чтобы народ был свободен, и кролики тоже. И я не на стороне зла.
– Если ты борешься – вашими анархическими бомбами и кастетами – то ты на стороне зла. Если не борешься, а живешь и жизни радуешься, то – на стороне добра.
– Но ведь нельзя же так! – крикнула Крыса и вскочила. – Если зло нападает на добро – надо со злом бороться! Это же правильно – бороться! Что, смотреть, что ли, как корова какая, пока волк все стадо не загрызет?!
Юрий Александрович тоже встал. Серёга подумал, и встал тоже, за компанию.
– Я тебе на примере покажу, – сказал Крысе Юрий Александрович, беря её за локоть. – Встань вот здесь. Ты будешь – беззащитное Добро.
– Я буду добрый кролик, – согласилась Крыса и попрыгала на месте.
– Серёжа, подойдите сюда, встаньте сбоку. Вы – на стороне Добра, на стороне всех кроликов вместе, и Женьки в частности. Вы ведь на её стороне, молодой человек?
– А то! – ответил Серёга.
– Прекрасно. Значит, она – это Добро, а я временно буду на стороне Зла. Вот смотрите, я беру в руки вот этот здоровенный словарь, очень тяжелый и твердый. Очень больно бъется. Приготовились? И я хочу ударить Женьку словарём по голове!
Юрий Александрович шагнул вперед, замахиваясь толстым томом, Крыса взвизгнула и присела, закрывая лицо руками и живот коленом, а Серёга
– Вот, – сказал дядя Юра удовлетворенно. – Я не ошибся. Теперь понимаете?
Серёга кивнул, а Крыса спросила:
– Что понимаем?
– Понимаете, как надо поступать? – продолжал дядя Юра. – Не надо бороться, надо защищать. Очень просто – за-щи-щать. Если больше нечем, то защищать собой, заслонять телом. Поняли? Не меч я вам несу, но щит.
– Ну, ладно, он пусть защищает, – сказала Крыса. – А мне-то тогда что делать, по-вашему?! Матом ругаться, что ли?!
– Ты же кролик, – развел руками дядя Юра. – Убегай! Скачи, путай следы! Убегать не стыдно, стыдно позволить себя съесть. Стыдно побояться придти на помощь.
– Херня какая-то, – сказала Крыса сварливым голосом. Она отошла к дивану, села, и плюхнула на колени подушку. – Так все начнут бегать. Я не хочу убегать! Я вам не трусливый кролик какой-нибудь. Это мой город, пускай нацболы сами убегают. Как ваши татары, триста лет назад.
– А кто тогда страной управлять будет, дорогая моя?
– Кто останется. Народ.
– А народ может?
– Может. Нацболы не дают только.
– А народ хочет?
– Захочет.
– Когда народ управляет, это и называется – демократия. Представительная. Народ управляет через своих представителей. А ты же против демократии.
– Если демократия народная, то я не против. Пусть представляют. Вот вы, дядя Юра, и будете нашим представителем.
– Спасибо сердечное. Только я не хочу.
– Не хотите служить народу?! Если мы вас выдвинем – будете.
– Женька, Женечка… Ты не понимаешь, – дядя Юра подошел и сел рядом с Крысой. – Ты думаешь, что человек идет во власть служить народу? Это большое заблуждение, девочка моя, и не только твоё.
– А он воровать идет на самом деле, хотите сказать?
– Ну, кто-то и воровать, конечно. Нет, человек идет во власть дело делать, работать. Как лошадь. Политики – это, на самом деле, лошади.
– Козлы они.
– Это плохие политики козлы. А обычные политики – лошади. Но лошади не простые. А, скажем так, маршрутные.
– Чушики вы всё говорите… При чем тут лошади?!
– Ну, это аллегория, сравнение такое, для наглядности. Маршрутные лошади, ага. Нормальная лошадь везёт телегу куда скажут, а маршрутная – только по своему любимому маршруту. Одна – только к социализму. Другая – только к капитализму. Третья – ещё куда-нибудь. Но только туда. И нету такой лошади, которая сказала бы: хочу народу служить, садитесь, люди, я вас бесплатно покатаю для вашего удовольствия! Нет, политик, как лошадь, тащит страну-телегу только к своей цели, к своему идеалу.