Страна Печалия
Шрифт:
Аввакум не дослушал его, резко повернулся, пробился через толпу, сгрудившуюся вокруг тела Бекетова, к которому никто не решался приблизиться, вышел к спуску в подгорную часть города и остановился.
«Ой, и впрямь что-то муторно на душе, — подумал он, — может, и прав Ильюша-юродивый, не следовало мне участвовать во всем этом? Невинный человек из-за этого пострадал…»
Но потом вспомнил, как в дом к нему ломились люди Струны, желающее ему смерти, и от этого у него потемнело в глазах, и, ни к кому не обращаясь, он произнес:
— Не по нашему хотению, а по Божьему изволению все происходит.
А небесный ангел, летевший следом, чьих слов и помыслов ему знать было не дано, повторил слова юродивого:
— То Господь тебе сигнал подает… Почему же ты глух к нему?
…Прошел Великий пост, справили Пасху Христову. Иртыш необычайно рано очистился ото льда, и на север потянулись косяки птичьих стай, зацвели первые ранние цветочки на Софийском дворе. Петра Бекетова давно схоронили, но не в Тобольске, а по приказу воеводы увезли в закрытом гробу в Москву, где в одном из монастырских кладбищ он и был погребен. И, казалось бы, давно забылась случившаяся с ним смерть прямо рядом с кафедральным собором.
Может, кто и забыл о том, мало ли их, смертей, случается, едва ли не каждый день и молодых и престарелых, всех не упомнить. Но вот Аввакума тяготили воспоминания о том случае… И, стоило ему пройти мимо соборной ограды, как беспомощный труп боярского сына, прошедшего пешком и на стругах весь Забайкальский край, добравшегося до далекой реки Амур, основавшего там множество православных поселений, а потому человека уважаемого и чтимого всеми, раз за разом вспоминался ему. Навязчивые воспоминания не только не оставляли его, но в сопоставлении со словами юродивого Ильи заставляли непрестанно думать о случившемся. Ведь нет ничего случайного, все, что происходит вокруг, несет в себе тайный смысл, который далеко не каждый способен разгадать. А разгадка была где-то близко и не давала ему покоя…
Когда о трагической кончине Бекетова узнала Анастасия Марковна, она горячо заплакала, хотя и в глаза ни разочка не видела прославленного казачьего сотника.
— Такого человека загубили, — только и сказала она, утирая глаза краешком платка. — И за что? Только лишь за то, что он правду в глаза владыке вашему сказал? Мало того, не могли даже по-христиански с ним обойтись, в храм занести, так еще не подпускали к нему никого сколько дней-то… И как вас называть после этого?
— Кого это нас? — набычился Аввакум. — Говори, коль начала…
— И тебя, и владыку твоего, что на старости лет совсем умишка лишился…
— Это почему вдруг? Чего такое говоришь, мать, одумайся. Он владыка над нами, и не тебе судить дела его…
— И слава богу, что не мне, а то я бы точно присудила ему все, что положено, не побоялась бы в глаза сказать, кто он таков и чего заслуживает.
— Охолонись, матушка, одумайся, против кого голос свой бабий возвысила? А вдруг да услышит кто? Тогда как быть?
— Хуже все одно не будет, — распаляясь, отвечала Марковна. — Опостылел мне и Тобольск ваш и обычаи здешние. Кругом неправда одна…
— Не ты ли недавно мне говорила, что в Тобольске спокойнее жить? — напомнил ей Аввакум. — Что ж от своих слов теперь отрекаешься?
—
— И что ж такое творится? — не уступал ей супруг. — На всей Руси так живут и дальше жить будут. Чем тебе город этот не угодил?
— Божьей воли и святости здесь нет, вот что я тебе отвечу, — выпалила она и хотела уйти, но протопоп загородил ей дорогу, желая закончить миром вспыхнувшую вдруг, казалось бы, ни с того ни с сего ссору.
— Нет, ты скажи, какой такой святости ты не увидела? Да ее простым глазом и не различишь, она только лишь душой ощутима, и то далеко не всем. А ты туда же, расходилась! Святость ей подавай!
Марковна стояла напротив него и не мигая смотрела прямо мужу в глаза, словно увидела там что-то ранее незнакомое, и теперь удивлялась, как же не распознала это все раньше.
— Святость в каждом человеке живет, тебе ли не знать, — сдержанно ответила она и неожиданно отвернулась. — А здесь что не человек, то и пройда. Ты, словно в другом мире живешь, ничего не видишь, что вокруг творится. Не знаешь даже, куда Яшка Плотников делся, что у Спиридона, бывшего келейника, жена умирает, а владыка твой ничего слышать не желает и требует, чтоб он обратно к нему вернулся, грозится сослать в тартарары, если ослушается… И никто ведь не заступится, не поинтересуется, что да как… Только о себе народ местный печется, а до других дела нет…
Теперь уже Аввакум озадаченно посмотрел на жену, будто тоже, как и она, мгновение назад увидел в ней то, что до сих пор она от него скрывала. Он осторожно взял ее за ладонь правой руки и поднес к своей груди, спросил:
— Слышишь, как бьется? Думаешь, просто мне дается все? Порой кажется, вот не выдержу, как тот боярский сын, и рухну на землю… Ан нет! Постою чуть, отдышусь и дальше иду… Через силу! Молитву ежеминутно шепчу, часами на коленях перед образами стою, чтоб Господь сил дал… А назавтра опять все сначала…
— Вот-вот, на колу молчало, начинай сначала, — улыбнулась Марковна, — за молитвами своими и о людях забываешь, только о себе и думаешь… Совсем таким же стал, как все тутошные…
Услышав такой ответ, Аввакум хотел было достойно ответить супруге о силе молитвы, о ее важности, но… вдруг осекся, поняв, что Марковна слышала все это десятки, а то и сотни раз, а сейчас речь идет совсем не о молитве, а о нем самом. И пустыми словами тут не отделаешься, а потому лучше пойти ей навстречу и поинтересоваться тем, о чем она только что сказала.
— Ты… это… — начал он нерешительно, не зная, о чем спросить, — про Якова чего-то говорила, про Спиридона и жену его. Что там у них? Может, помощь какая требуется?
Марковна с усмешкой глянула на мужа, вернулась обратно на свое излюбленное место возле печки и не торопясь начала рассказывать про Якова, которого местные охотники видели в лесу, где он режет идолов для остяков, а те его за это кормят и почитают чуть ли не за главного своего шамана.
— Быть того не может! — воскликнул Аввакум. — Он что же, веру православную поменял, что ли? Поганым язычником стал? Совсем о спасении души не думает, паразит этакий. Отправить бы за ним приставов и к ответу призвать.