Страна Печалия
Шрифт:
Климентий благодарно поклонился ему и подхлестнул лошадей. Чуть отъехав, он повернул голову назад и, сплюнув на снег, грязно выругался, а потом добавил:
— Вот, батюшка, и познакомился с нынешними порядками. Каково? И это только начало, а дальше еще чище будет.
— Отчего же так? — в недоумении спросил его протопоп. — Откуда такие строгости?
— А здесь все так: кто старше по чину, тот и прав. И спорить с ним не смей. Вот сам посуди: какое их дело — кого и сколько везу? Мне за то перед своим начальством ответ держать. Так нет, дай ему только повод, чтоб
— Травы пока особо и не видно, — рассмеялся протопоп, — моя бы воля, сказал бы я им все, что думаю.
— Избави бог, — отмахнулся от него Климентий, — только бы хуже себе сделал. Отправят на съезжую, продержат, хорошо, если ночь, а то и больше, пока разберутся. Нет, лучше уж заплатить, чтоб отвязались. Нигде таких порядков не встречал, сколько по Руси-матушке езжу. Только здесь, в Сибири, этак себя ведут. Страна дикая и народ под стать ей живет, натерпишься с ними ужо.
— Там видно будет, — отвечал протопоп, в котором, наоборот, пробудились непонятная веселость и прилив сил. — Мне на моем веку пришлось всякое повидать, авось и здесь слажу с народом.
— Твои слова да Богу в уши, — только и ответил Климентий, настроенный более мрачно…
Меж тем они начали взбираться на высокую гору по узкой, накатанной сотнями других саней дороге, которая вела в верхний город, где и располагались палаты сибирского владыки Симеона. На середине подъема уставшие лошади, тяжело дыша, встали, и Климентий тут же спрыгнул с саней и подхватил одну под уздцы.
Аввакум же, не желая покидать нагретое место, задрал голову кверху и с любопытством разглядывал видневшиеся в вечерних сумерках силуэты крепостных башен, опоясавших обрыв холма, соединенных меж собой бревенчатыми стенами. Шпили на башнях, увенчанные коваными двуглавыми орлами, казалось, подпирали небесный свод, не давая ему опуститься на грешную землю. Все это говорило о том, что люди, укрывшиеся за их толстыми стенами, постоянно находятся настороже, готовые к любым неожиданностям.
В то же время Аввакуму было совершенно непонятно, против какого грозного неприятеля воздвигнуты башни и крепостные стены, поскольку до сих пор они ехали по вполне мирной земле и ни разу не встретили даже малейшей угрозы своей жизни. Лишь недавнее столкновение с прилипчивыми стражниками у въездных ворот говорило о том, что не все спокойно в этих краях. Но именно сейчас Аввакум ощутил внезапную тревогу при виде эти мощных сооружений, способных выдержать долгую осаду в случае нападения. Он понимал, что не станут просто так возводить столь мощную крепость, не имея на то особых причин. И еще он почувствовал, что попал в не известную ему страну, где люди живут по иным законам, о которых он совсем ничего не знает, а значит, первое время придется лишь приглядываться к своим прихожанам и привыкать к новой обстановке.
Наконец Климентий, дав отдохнуть лошадям, не стал садиться в сани, а пошел рядом, держась одной рукой за оглоблю. Как только подъем закончился, они повернули направо в сторону огромного многоглавого собора, огороженного высоким забором,
— Спят они, что ли… — в раздражении проговорил Климентий, и тут же послышался скрип по снегу чьих-то шагов, и сердитый голос спросил:
— Чего ломитесь? Кто такие?
— Патриарха посланец, — постарался ответить как можно более весомо и громче Климентий. — Протопопа нового к вам на жительство привез.
— Какого еще протопопа? — с сомнением спросили с другой стороны ворот. — Никого не ждем, а потому приказа пускать не было. Завтра пожалуйте, когда его высокопреосвященство принимать будет. А сейчас шуметь не надо, а то…
Последних слов Аввакум не разобрал, но понял, что на архиерейский двор их пускать никто не собирается, и подобная перспектива его совершенно не устраивала.
— Доложи владыке, мил-человек, что протопоп Аввакум, земляк его, на поселение прибыл.
— А мне все равно, кто прибыл, пусть хоть сам патриарх пожалует, не пустим без приказа, — дерзко отвечал невидимый охранник.
— Да знаешь ли ты, что с тобой владыка сделает, когда я ему пожалуюсь?! — властно крикнул Аввакум, а в ответ услышал лишь громкий смех.
— Пужай, пужай, видали мы таких обещальщиков. Лучше подумай, что будет, если я владыке на тебя пожалуюсь. Ишь, храбрец каков выискался! Да кто тебя до владыки допустит?!
Неизвестно, сколько бы продолжалась такая перепалка через закрытые ворота, если бы с той стороны не послышался чей-то иной, властный и зычный, голос, который мигом осадил караульного, потом одна створка ворот чуть приоткрылась, и в проеме ее показался одетый в дорогую шубу невысокого роста человек с небольшой рыжеватой бородкой, который деловито поинтересовался:
— Чего надобно? Зачем шум в поздний час подняли?
Климентий тут же сорвал шапку со своей головы, низко поклонился и жалобно затараторил:
— С самой Москвы приехали, сколько ден, как в дороге, а нас пущать внутрь изверг этот не желает.
— И правильно делает, — ответил рыжебородый, переводя пытливый взгляд небольших глаз с прищуром с возницы на Аввакума. — На службу к нам? — вполне дружелюбно поинтересовался он.
— Выходит, что так, — отвечал Аввакум, не спеша сообщать об истиной причине своего появления в Сибири.
— И кто будете? — продолжал выпытывать начальственным тоном рыжебородый, который, судя по всему, занимал немалый чин при сибирском архиепископе, коль вел себя столь высокомерно.
Аввакум назвал себя и увидел, как тот слегка переменился в лице и с интересом спросил:
— Неужто, тот самый Аввакум? Слышал, что к нам направили, но не ждал, что так скоро пожалуете.
— Как же, скоро! Почитай, еще сразу после Успения выехали. Думал, не доедем уже… Но Господь сподобил, прибыли вот.