Страна Яблок
Шрифт:
Может, и так. Но, скорей, просто мысли читают. А то, что нужно, из Центра на расстояние передают.
Откуда они знают, какой тебе домолюкс или кэрри нравится? Мимо треда едешь, а тебе уже шепчет про модель какую хочешь. Внутри, где-то около барабанной перепонки. И, главное, меняются голоса. То бархатный, то транс с хрипотцой. И разные у всех.
И звонки так же. Только подумал: «Приезжай завтра», и уже твой голос зашептал ей в ухо про завтрашнюю встречу.
Чипы эти вшитые сначала по-разному называли: «пимками», «пайками», ещё как-то. Осталась «личка». Без лички теперь
Топливный автовоз дёрнулся и встал. Дорога погасла. Минут десять Латыш посидел в кабине. Надоело. Вылез на дорогу, прошёлся вперёд-назад – тишина и темнота. Горло запершило, зачесалось, потом запылало так, будто уголёк проглотил. «И голова горит. Температура у меня, что ли?» Выпил бутылку воды, но не помогло. Латыш рванул воротник и побежал по насыпи к журчащему внизу ручью.
Глава первая
За два дня до
За Клязьмой дурным голосом заорал дергач. От неожиданности я вздрогнул, руки прыгнули на руле. Поэтому, наверное, птицу так и зовут – каждый раз дёргаешься от её крика.
Дергач скрипел часто и отчаянно, словно вдесятером. Несмазанные петли, зверёк в капкане.
Как его по-правильному, по-московски?.. Коростель вроде.
Да, коростель.
Поймал себя на мысли, что уже считаю себя местным.
Местным владимирским «грибом».
Выехали из тёмного леса, и в лунном свете на столбах, на деревьях заблестели сине-зелёным отливом видеоглазки. Как навозные мухи.
Мост через Пекшу, бетонка на Костерёво. Покрышки ритмично зашлёпали по стыкам плит. Я открыл окно, и кабину заполнил аромат отцветающих лип. Впереди поблёскивал защитный купол над бело-синей Воздвиженской церковью.
– Они будут? – спросил Борис.
– Куда ж без них?
– Зачем навсегда знают?
– Работа у них такая, Борис.
Так и есть – не доезжая до поворота, увидели бело-синий «Форд».
Возле него стоял Кубатов. Прочно стоял, как дуб, вырастая толстенными ножищами из неведомых нам земных глубин, помахивал электронным жезлом с переливчатыми бегающими огоньками.
Нарядный жезл, праздничный. Как новогодняя ёлка.
– Только у вас такая чесотка осталась, – начал Кубатов и положил мои документы в рыжую папку с подколотыми по верху разноцветными скрепками. – Куда вы на такой автохе, без КИУ? Солярой за километр воняете…. А?
Я молчал. Смотрел в видеоглазок на кубатовской фуражке и молчал. До ломоты в зубах не хотелось поддерживать тошнотворный ритуальный разговор.
Как с Алёной:
– Если бы ты тогда меня послушал, то не пришлось бы всё продавать.
– Кто же мог знать, что так получится? Ты же настаивала.
– Надо было знать, ты же мужчина. Что ты молчишь? Что всё отмалчиваешься?
– А что говорить?
– Правильно, сейчас-то что говорить? А вот если бы тогда меня послушал…
Действительно, что сейчас говорить. Как получилось – так получилось. Алёна по шоу задвигает, а я вот – «гриб».
– В автомобиле отсутствует чип-карта КИУ… – повторил Кубатов, растягивая «чи-иип-ка-аарта…», как строгая, но доброжелательная учительница, голосом, дающая ученику интонационную подсказку.
Чего я добиваюсь? Сейчас загонит на штрафстоянку до следующей смены, потеряю утро, и жди Латыша ещё месяц. А соляры в цистерне – на дне.
Аркадий весной с ним сцепился – чего мы добились?
– Пока ведь не обязательно, – подал я свою реп лику.
– Не обязательно, но желательно! «Определяется существующей дорожно-транспортной обстановкой» – циркулярное письмо от пятого февраля сего года. Предлагаю проехать в райотдел, ознакомиться с нормативным документом.
И в дирижёрском упоении крутанул блистающим жезлом.
– Нет, не надо. Я верю. Я знаю.
– Тогда почему же не выполняем? – Кубатов уверенно вёл свою партию всё выше и выше, как Лучано Паваротти в «Памяти Карузо».
– Виноват.
– А с первого сентября подключение чип-карты КИУ обязательно для всех транспортных средств. Без КИУ передвижение по дорогам любого значения будет запрещено. Даже по вашим козьим тропам. Думаешь, не знаю, как вы по старым просекам в Ундол добираетесь? Знаю. До смешного ведь доходит – жезлом щёлкаю, а о вашей машине информации ноль, и прекратить движение не могу, – доверил он мне, как заветному дружку-товарищу, свою сердечную боль, тугу-кручину. – Захотел водитель – остановил машину, не захотел – дальше поехал. Бардак. Но с первого сентября – всё, порядок. Один для всех. Как клопов вас передавим. На телегах будете ездить, гыгыгы! – Его красивое лицо разошлось в улыбке. – Хочешь кататься, так ставь чип на машинку. А если у самого не вшит, то и в машинку не поставят. Вот и выходит, что трындец вам.
– Так ведь тогда и вы будете не нужны, – сказал я в видеоглазок фуражки. – На каждом столбике сканер: либо штрафы начисляет, либо машину блокирует. Останутся одни карчики и автовозы, они ничего не нарушают, сами себе полиция. Вы-то, дорожная служба, тогда зачем?
– Да, блин. Куда идём, о чём там они думают? – Он стал задумчив и скорбен. Так сказать, поделился тревогой со мной, с близким человеком. – Но мы всегда будем нужны. Всегда! Без нас рассыплется всё на хер. Они, – его лицо зло перекосилось, – они там, в золотых офисах на сотых этажах, думают, что всё на их программах держится? Хер там. На нас всё стоит.
Я поразился. Кубатова не смущал видеоглазок на фуражке, не пугал неотключаемый микрофон. Видимо, это не раз обсуждалось на их ментовских полянах. Или это опять провокация, как весной? Лучше молчать.
– Слушай, я что сказать-то хотел… Я электрику знаю и на тракторе работал. На любой технике могу, профессионально. Полезным буду человеком у вас. Не то что ваш Аркадий, голубятник психованный. Поговори с Серёгой. – Я удивлённо смотрел на Кубатова, переводя взор с видеоглазка на его лицо и обратно. – Да не бери в голову, пускай слушают. Меня всё равно попрут на осенней аттестации, я ж так и не прошился.