Страна Живых
Шрифт:
– К хорошему быстро привыкаешь, – проговорил он, – это так естественно смотрится…
– То есть, шока это не вызвало? – поинтересовался Сева Комиссаров.
– Да какой там шок, – это же просто железо на колесах, – Москаев презрительно дернул щекой в горькой ухмылке.
– А что же Вас тогда шокировало?
Олег сосредоточился, заговорил ровным бесцветным голосом:
– Я видел, как беременная женщина вошла в троллейбус, и ей никто не уступил места. Наоборот, ее затирали, она так до конца
– Да, это случается, – подтвердил Комиссаров, но у нас все приличные беременные водят машины, Вы просто смотрите немножко другими глазами…
– Это была приличная женщина, – отчеканил Олег, – чисто одетая, красивая, с толстой русой косой.
Комиссаров был очень хорошим ведущим, и мастерски сменил тему:
– В таком случае, давайте послушаем мнение ветерана, – возгласил он.
К микрофонам прорвался ветеран борьбы за идеалы коммунизма, и начал выкрикивать древние заклинания про завоевания Октября. Олег слушал его и дивился – он что-то не помнил, чтобы раньше лекарства выдавали бесплатно, и про бесплатный проезд для пенсионеров он тоже раньше не слыхал.
Когда ветеран порядком всем надоел, Комиссаров предложил добавить позитива, и попросил Олега рассказать про то, что ему нравится.
– Люди одеты очень красиво. Раньше не было таких ярких красок, такого разнообразия, женщины все потрясно выглядят, – Олег говорил, но на периферии сознания озадаченно размышлял, почему так много людей стремятся одеться в черное, почему так популярен рокерский стиль – избыточно брутальный и неопрятный, словно имея открытый выбор, люди сами загоняют себя в неофициальную военную форму мегаполиса.
– А что еще Вас задело?
– Женщины курят. Идут с колясками, дымят, и пьют пиво. В колясках, рядом с детьми, – банки с пивом и сигареты. Я видел, как ребенок в коляске играл сигаретной пачкой вместо погремушки. Для меня это дико.
– А раньше такого не было?
Олег никак не мог сформулировать мысль, что люди бравируют своим уподоблением подонкам, гордятся своей деградацией, возможностью сквернословить, опускаться, спиваться… и при этом требовать соблюдать их права потребителей.
– А теперь, – Сева Комиссаров встал в луч прожектора, чтобы лучше передавался наложенный на волосы блеск, – скажите откровенно, ведь многое изменилось к лучшему? Люди уже забыли даже словосочетание «проклятый совок»!
– Во, скажи им, «построили капитализм в отдельно взятом Газпроме», – подсказывал Шалый.
– Да не мешай ты Олегу, его же, не тебя спрашивают, – укорял того Кедр.
Олег заслал обоих духов под мозжечок, перевел дыхание.
– Можно еще раз вопрос повторить?
– В целом, заметен коренной перелом к лучшему? – повторил Комиссаров.
– А что изменилось? – спросил Олег.
– Позвольте, но это, право,
– Да ну, – отмахнулся Олег, – как не делали нормальных автомобилей, так и не делают. В Совке не делали нормальной одежды, так и сейчас не шьют. Компьютеров не делали, сейчас что, начали? Животноводство подняли? Новые дороги, новые города? Где они? Новые самолеты, флот? Что вообще сейчас производят?
Комиссаров оттер Олега от аудитории, заорал, переключая внимание на себя:
– Поступательное развитие экономики! Рост ВВП! Золотовалютный резерв! Изобилие на прилавках! Очевидные факты нельзя отрицать!
– Ну что он такое несет, он в своем уме? – не выдержал Кедр, – если у тебя на десять рублей запас государства, а на сто рублей частных долгов – это долг страны в девяносто рублей!
– Нефть он продает! – Шалый тоже вылез из подсознания, – при Совке этой нефти только на «Березки» хватало, а сейчас они импортом всю страну завалили.
– Ну, если учесть, что раньше много тратилось на оборону, военные базы на Кубе, во Вьетнаме и Мозамбике, размышлял Кедр…
– Ага, сейчас базы строят в Ницце и Лондоне, – глумился Шалый.
Олег расхохотался, закашлялся:
– Каждый четвертый – чиновник с ложкой. Еще четверть – охраняют. Еще четверть – ворует, пьет, бомжует.
В зале поднялся шум, зрители начинали то хлопать, то свистеть. Комиссаров дал сигнал к вставке рекламной паузы, к нему подбежала гримерша, замельтешила с кисточкой.
Олег разыскал в глубинах своего сознания несдержанных духов, устроил обоим распекание, чтоб не лезли с репликами, когда он разговаривает.
Кедр заверил, что такое больше не повториться, во время съемок он впредь будет нем, как рыба, Шалый пообещал быть молчаливым привидением.
Олег, оставшись наедине с самим собой, прислушался к собственным ощущениям. Этот балаган вдруг остро напомнил ему пир во время чумы. Он захотел уйти. Но договоренность есть договоренность, надо держаться до конца. Он дождался сигнала к продолжению разговора.
Когда порядок в зале восстановился, он сказал:
– Мне тревожно. Страшно мне.
– Что Вас пугает? – Комиссаров явно заинтересовался.
– Да не работает ведь никто. Ничего не производят. А товаров каждый потребляет – страшное количество. Тут где-то, как его, пузырь… Кидают вас, неужели не видите? Сначала прикормят, а потом выставят на жуткие бабки! Неужели вы ничего не помните? Сначала дают, а потом отбирают, Олег вспомнил, как это делалось, – ЗАБИРАЮТ ВСЁ!
– Наша капитализация растет опережающими темпами! Рубль укрепляется. Постоянно растет стоимость российских акций! – гордо произнес Комиссаров.