Странная барышня
Шрифт:
К тому же появляется шанс выйти оттуда, показав, что полностью здорова. Есть смысл месяцок-другой пожить там, чтобы не привлекать лишнего внимания к чудесному исцелению, а потом доказать местным эскулапам свою адекватность. Это всё же лучше, чем годами сидеть за монастырскими стенами.
Наверное, стоит попробовать и согласиться… Реально я сбрендила! Будто бы меня кто-то спрашивает и дожидается царственного кивка головы придурковатой Лизоньки! Взяли в охапку и потащили! Могу, конечно, побрыкаться для приличия, как украденная невеста в ковре из фильма “Кавказская пленница”,
Решено. Паниковать не буду до прибытия на место. Да и там тоже не стоит, если хочу выглядеть нормальной. Это всё молодые гормоны прошлой Лизы продолжают шалить. Ничего, укоротим! Мне не впервой!
Дней через десять, когда утрясли все формальности, я отправилась в новое путешествие. Сама Матушка вышла меня проводить.
— Как там моя подопечная? — спросила у неё.
— Хворает, но я вижу, что ей лучше. Вы вот что, Елизавета Васильевна… Если после выздоровления будете в наших краях, то заезжайте. У вас есть интересный опыт, который с удовольствием освоили бы. И, признаться, впервые выпускаю узницу с лёгким сердцем. Вот… — незаметно протянула она мне мой нож. — Возьмите. На собственном горьком мирском опыте знаю, насколько он иногда нужен. Жалею, что у меня его не было под рукой… Тогда… Желаю, чтобы не пригодился.
— Оставьте на память, — отказалась я. — В новом месте у меня всё равно его отберут. Пусть лучше у вас останется, как напоминание, что женщина может за себя постоять. Мы не вещи, мы люди. Бог нам дал возможность мыслить, значит, и защищать свои мысли тоже. Про чувства даже не упоминаю. Испоганить их — это уже за гранью добра и зла.
— Странная вы барышня, Елизавета… — немного подумав, сказала Матушка и спрятала нож. — Но я понимаю, о чём вы. Софья… Так меня зовут. Когда тяжко придётся, ссылайтесь на меня. Благословляю! И пусть серьёзного сана не имею, но редко кто поперёк моего слова пойдёт.
— Спасибо, сестра, — благодарно поклонилась я. — Дай бог, свидимся.
Путь до “Благотворительного Дома Призрения княгини Елецкой” был неблизким. И сопровождал меня в поезде всё тот же офицер, что доставил в узилище. Даже тюремная карета не поменялась. Но на этот раз военный был намного любезней.
— Пётр Евстафьевич Долин, — представился он почти сразу же, как только уселся напротив меня. — Поручик полка Святой Церкви. Должен доставить вас на место лечения, Елизавета Васильевна. Надеюсь, эксцессов в дороге не предвидится.
— О! — с лёгким ехидством ответила я. — Уже и имя с отчеством моё вспомнили, и обращение на ВЫ?
— Естественно, — невозмутимо парировал он. — В вас нет тьмы, поэтому обращаюсь как к человеку.
— А как же сумасшествие?
— Я тоже иногда болею инфлюэнцей. Но это не значит, что не принадлежу Богу. И понимаю вашу иронию, Елизавета Васильевна. Поймите и вы: я не дознаватель, а карающий меч Господа. Оружие не должно проявлять самоуправство, оно подчиняется руке, держащей его. В моём случае — это святые дознаватели. Каждый выполняет свои обязанности.
Пока вас считали ведьмой, то и относился к вам как к ведьме. Сейчас нет причин так относится… Каждый должен делать то, что лучше всего умеет, а не то, что нафантазировал себе.
И поверьте: я искренне рад, что вы всего лишь страдаете недугом, а не грязная чернокнижница. На одну душу мир для меня стал светлее. Но, извините, в дороге полностью подчиняетесь мне. Без вопросов и капризов. Моя служба для меня свята, поэтому отступать от её не буду.
— Приму к сведению, — кивнула я.
Где-то через час пути у меня возникло непреодолимое желание выйти из кареты.
— Выпустить сможете? — спросила я у поручика.
— Зачем? — настороженно спросил он.
— Хочу свободу почувствовать.
— Идите. Только недалеко.
— Что? Вот так просто? — не поверила я.
— Да. Я понимаю ваши чувства. Знаете, кем был до службы в Святой Церкви? Беспутным наследником богатого рода. Картёжником, бретёром, распутником и гулякой. Это всё в один из дней привело меня в тюрьму. Не в узилище, а в обыкновенную тюрьму. Три месяца просидел в ней, пока родственники — чего греха таить — за немалые деньги выкупили.
Вышел и вместо привычного кабака пошёл к реке. Зашёл в неё по колено и стал умываться. Вода холодная, весенняя, с кусочками льда. А мне было так хорошо после серых вонючих стен каземата, что плакать хотелось от счастья. СВОБОДА! Великая свобода в несущихся волнах окутала меня, и снизошло озарение. Я изменился.
После этого пошёл в монастырь проситься послушником. Там впервые и встретил брата Серафима. Он предложил мне место в церковном полку. Отказываться не стал, так как служение Господу может быть разным. До сих пор не жалею о выборе своём. Кто, как не раскаявшиеся грешники, могут ощутить всю опасность греха? У нас все такие. Верой и правдой служу…
Так что, Елизавета Васильевна, могу понять ваше желание. Пройдитесь. Вдохните новую жизнь! Но… Недалеко. Не разочаровывайте побегом.
После непродолжительной прогулки вернулась с охапкой полевых цветов и протянула их офицеру.
— Пахнут! — с обаятельной улыбкой, так не вязавшейся к его суровому лицу, проговорил поручик. — Спасибо вам!
Дальнейший путь уже не представлял собой доставку заключённой. Мы мило беседовали и даже шутили. Поручик оказался очень остроумным, образованным человеком, так что километры скрадывались за разговором незаметно. Уже поздней ночью мы подъехали к постоялому двору.
— Елизавета, — немного смущённо сказал Пётр, с которым давно перешли на имена. — Я вас должен запереть в карете… Так предписано уставом. Один из солдат сопровождения будет нести караул.
— Может, — с надеждой в голосе попросила я, — есть возможность переночевать в кровати? Я не сбегу. Честное слово. Тут так неудобно.
— Верю. Но если будет помрачение рассудка, то никто не даст гарантии, что вспомните своё обещание.
— Ладно. Нет, так нет. Извините, что попросила и поставила в неловкое положение.