Странник по прозвищу Скиф
Шрифт:
— Ты уж извини, Марк, — добродушно прогудел Сарагоса, умащиваясь на скрипнувшем под его тяжестью стуле, — племянничек-то мой страдает. Переминается с ноги на ногу, иначе говоря. Забыл, видишь ли, забежать куда надо.
— Я сейчас… сейчас покажу… — Догал начал было приподниматься, но шеф небрежно махнул рукой.
— Не беспокойся, он сам найдет. Не дите, уже под тридцать мужику.. Ну, давай, Кирюша! Иди!
Скиф, как было ведено, удалился в коридор, вытащил из сумки лазер, щелкнул предохранителем. Потом отправился путешествовать по квартире, осматривая обстановку и стены от пола до потолка с привычной тщательностью. Конечно, не хоромы Джамаля,
Спрятав лазер под тенниской, к самому телу, Скиф, вздыхая, вернулся в комнату. Харана молчал, и никаких оснований тревожиться не было, разве что гладкая полированная пластинка Стража, ласкавшая грудь, нет-нет да и напоминала о ладошке Сийи. С ночи трех лун прошло не столь уж много времени, чтобы позабыть о ее пальцах с твердыми валиками мозолей, о сухих жарких губах и пьянящем аромате пепельных волос. Сийя, Сийя!..
— Все в порядке, Кирюша? — спросил шеф, поворачивая к нему спокойное лицо.
— Все, дядя Петя.
— Удобства обследовал? Ну, тогда посиди там, — рука Сарагосы протянулась к раскрытому окну, — погляди на улицу, побеседуй с Богом и небесами. Понял, э?
Чего ж не понять! Кивнув, Скиф отправился в кабинет, придвинул к окошку кресло (из золотистого ореха, с плюшевой обивкой), и сел, пристроив рядом сумку с нунчаками. Отсюда он мог слышать и видеть все: тротуар, заполненный толпой гуляющих, и серую ленту асфальта, по которой плавно скользили слидеры или погромыхивали обычные тачки на четырех колесах, и длинную комнату, напоминавшую разгороженный на три секции пенал. Сарагоса и Марк Догал, темноглазый хозяин, сидели к нему в профиль, так он мог наблюдать и за их лицами; впрочем, пока что там ничего интересного не замечалось. Но разговор шел любопытный.
— Говорю тебе, ребра у него были переломаны, — толковал хозяину шеф. — И ведь не сдох, ублюдок! Подняли его, повели, так он еще и ногами перебирал!
— Ну, Петр Ильич, все в жизни бывает! Такие чудеса! Нам ли не знать? Возьми, к примеру, этих, которые не спят… ты их, кажется, гипнофедингами называл… или вот еще ортодромы, колдуны всякие, вампиры, да те же экстрасенсы… Ты ведь их к чужакам не приписываешь, верно?
— Никого я никуда не приписываю, Марк. Я просто пишу. И сейчас написал о том, что видел.
— А вот это зря, Петр Ильич, зря! Говорил я тебе: затихарись, не возникай пару месяцев. И об этом случае — ни-ни! Сам понимаешь, если кто на тебя зуб затаил, то такая публикация будет воспринята как вызов. Мол, не напугали вы меня, ребята, что хочу, то и пишу! А ребята эти рассердятся вконец и подошлют к тебе не троих, а семерых! Тут уже и с племянником не отобьетесь!
Скиф отметил, что
— Ты ведь о чем подумай, Петр Ильич, — упорно толковал тем временем Догал, — ты ведь о деле нашем подумай! Ну, будет для тебя история с продолжением, так на то твоя воля и власть! А ежели налет на «Пентаграмму» устроят? Сам же говорил: как бы продолжение и по мне не въехало! Вот и въедет… По всем нам въедет! И по делу тоже!
— Х-м-м… — Сарагоса значительно приподнял бровь. — О деле-то я и забочусь, Марк. А что касается продолжения, так оно уже было. Было, мой дорогой!
— А! Новости! — У Догала был такой вид, словно он внезапно вспомнил о чем-то. — Ты же говорил о новостях! Ну, так что?
— Пока ничего, — ответил Сарагоса. — В свое время доберемся и до новостей. А сейчас скажи-ка мне, Марк, долго ли моя статья будет валяться на твоем столе?
— Так ты настаиваешь?
— Настаиваю. Продай материал «Чернокнижнику» или «Тайному оку»… Словом, кому хочешь продай, только не тяни! И больших денег не спрашивай! Сотню «толстовок», и хватит! Если начистоту, так я им сам готов приплатить!
— Даже так! — Скиф заметил, как губы Догала растянулись в неприятной улыбке. — Даже так! Ты, похоже, завелся, Петр Ильич!
Шеф привычным движением пригладил брови, набычился, и лицо его вдруг потеряло всю барственность и вальяжность. Слегка отвисавшие щеки внезапно запали, глаза сощурились, и теперь в них не было заметно ни прежней насмешливой снисходительности, ни пророческого сивиллина огня. Сарагоса вновь стал Сарагосой, и никакие розовые пиджаки и «бабочки» с тростями уже не могли скрыть истинное его обличье. Клыкастый охотник затаился перед прыжком, приглядываясь к будущей жертве, беспечной и не ведавшей о скором конце.
Что-то будет, подумал Скиф, что-то сейчас будет!
Но Пал Нилыч лишь покосился в его сторону и спокойно сказал:
— Заводятся молокососы, мой дорогой, молокососы-чечако. А я… я… г-м-м… триарий! Я думаю, прежде чем воткнуть копье!
— Думаешь? Незаметно, Петр Ильич! — Полные губы Догала вновь изогнулись в усмешке. — Ну, кому-то что-то не понравилось в твоих писаниях, подослали к тебе бандитов… самых обычных бандюков, какие за две «гагаринки» отцу родному шею свернут… А ты из них пришельцев-зомби сделал! Двеллеров этих, оборотней!
— А вот это не оборотни ли подбросили? — Сарагоса полез в карман и вытащил что-то обернутое в добрый десяток слоев пластика.
Шеф казался совершенно спокойным, но Скиф предчувствовал, что то было затишье перед бурей. Посматривая одним глазом на улицу, он привстал, пытаясь разглядеть, что находится в пакете. Пал Нилыч разворачивал его неторопливо, и Скифу чудилось, что эта процедура не закончится никогда. Он сглотнул и с любопытством уставился на стол.
Красная коробочка размером с сигаретную пачку… Скорей всего сигареты и есть… К чему они шефу, поклоннику трубок? Кто ему их подбросил? Какие оборотни? Какие двеллеры?