Странник по прозвищу Скиф
Шрифт:
Ему о многом хотелось расспросить Сарагосу, но он молчал и терпел. Терпеливому солдату сержант постель стелет, а взводный чай подает, говаривал майор Звягин, и мудрость эта засела в голове Скифа столь же крепко, как и статьи армейского устава. Странно, подумалось ему, речи своего бывшего комбата он помнит лучше, чем лекции университетских профессоров — словно бы шесть спецназовских лет заслонили годы учебы на истфаке. Не стерли, нет, но заслонили… Возможно, потому, что армия была жизнью, суровой и реальной, а университет — лишь преддверием к ней?
Преддверие к жизни… А как назвать то, что происходит сейчас? С нами? За последний месяц он просмотрел целую череду
Сарагоса гулко откашлялся, нарушив тишину.
— Скиф!
— Да, Пал Нилыч?
Он шевельнулся на заднем сиденье, покосившись на Сингапура и Сентября. Сингапур, Серж Никитин, будто бы дремал, и лицо его с точеными чертами и широким разлетом темных бровей казалось безмятежным. Сентябрь что-то едва слышно мурлыкал себе под нос. Похоже, недавняя операция н& вызывала у них ни вопросов, ни недоумения.
— Ты что дергался-то — там, у Догала? — спросил шеф. — Запах узнал, э?
— Узнал, — ответил Скиф. — Слабый, а похож… Что это было, Пал Нилыч?
— Не было, а есть. — Сарагоса похлопал по карману, в котором, завернутая в полсотни слоев пластика, лежала красная коробочка. — А вот что есть… Это, сержант, придется выяснять тебе.
Намек был понятен, и сердце Скифа взыграло. Амм-хамматская степь вдруг раскинулась перед ним, за степью вставали золотые рощи и зеленые леса, лежало прозрачно-изумрудное теплое море, вздымалась розовая пена гор, а по равнине, блистая броней, мчались всадницы на быстрых скакунах.
Сийя, Сийя!
— Приятель твой заявился позавчера, князь, — заметил Сарагоса. — Скандалить не скандалил, тебя хвалил, но и от контракта отступиться не пожелал. Подавай ему этот Амм Хаммат, и все дела! Собачек полосатых, да белых зверюг, да разбойников, да амазонок! Правда, на амазонках он вроде бы не слишком настаивал… — добавил Пал Нилыч, помолчав.
— Значит… значит, мы сходим Туда? — хрипло выдохнул Скиф.
— Сходим, но без князей, графов и прочей публики. Либо ты сходишь, либо мы вдвоем. Только не сразу! У меня к тебе есть и другое порученьице… Вот после него и отправимся в Амм Хаммат. Отправимся, разберемся, что к чему, тогда можно и клиентов пускать… особливо этаких привередливых, как наш князек… — Сарагоса сделал паузу и поинтересовался: — Догала видел, х-м-м?.. Ясно, что бывает с неосторожными да слишком любопытными? Их только пусти к молочным рекам, кисельным берегам да золотым дурманным рощам… Никаких твоих ару-интанов не надо — сами всякой дряни нанюхаются! Так что с князем мы подождем. Не усохнет он с горя.
Не усохнет, про себя согласился Скиф. И деваться Джамалю, сыну Георгия, некуда: лишь Доктор может протоптать тропку в Амм Хаммат, а Доктор делает то, что велит Сарагоса.
Еще он подумал о том, что внезапное решение шефа наверняка вызвано последними событиями — скажем, коробочкой с непонятным зельем, подброшенной не то вурдалаками, не то оборотнями. Несмотря на предупреждение Пал Нилыча об излишне любопытных, этот эпизод все больше интересовал Скифа, распаляя его воображение. Решив, что коль начальник поддерживает беседу, то можно и вопрос задать, он произнес:
— Вот вы, Пал Нилыч, с этим Марком про оборотней толковали… Это как — в шутку или всерьез?
Сентябрь, сидевший слева от Скифа, фыркнул, Сингапур приоткрыл глаза; белки их, словно выточенные из нефритовых пластин, влажно блеснули в полумраке салона.
— Объясните ему, парни… ты, Сергей… Видишь, не верит сержант! Думает, мы шутки шутим. Сингапур негромко кашлянул.
— Представь, Кир, человека с маниакально-депрессивным психозом. Такому типу чудится, что теща намерена его отравить… или, скажем, что мафия идет по его следам… или ЦРУ, ФРС, или инопланетные пришельцы… Представил?
Скиф пожал плечами.
— Ну, положим.
— А еще человеку может помниться, что он, скажем, волк. Волк, барс, тигр-людоед… Такое случается из-за болезни — самовнушение, очень стойкое, длительное. А бывает, что человек здоров, но внушение действует извне — нечто вроде сглаза, порчи, наложенной колдуном…
— Гипнотизером, — добавил Сентябрь. — Вроде тех, что у нас на точке «Два» от запоев лечат.
Ровный баритон Сингапура не изменился; он продолжал, будто не слыша реплики приятеля:
— Если внушение очень сильное, оно ломает некий барьер сопротивляемости, разный у разных людей. За ним — полная или частичная психическая трансформация. Человек внешне остается человеком, но временами — или всегда — воображает себя волком, кровожадным волком, и ведет себя как волк. В часы затмения он зверь, понимаешь? Зверь! Вот тебе и оборотень, Кирилл. Вампир, вервольф, вурдалак!
— Граф Дракула, — подсказал Сентябрь.
— Ну, не волки же подбросили Пал Нилычу… — начал Скиф и осекся. Пожалуй, слова эти были лишними; откуда он ведал, положено или не положено прочим инструкторам знать про красную коробочку?
Но Сарагоса лишь кивнул массивной головой.
— Не волки, разумеется! Другого сорта были оборотни… Зомби, или эти… атаракты, как их Догал называет! Ну, ничего — Шеф пристукнул, огромным кулаком по колену. — Ничего! Туман: редеет, племяннички!
«Про какой это он туман?» — мелькнуло у Скифа в голове, но Пал Нилыч, опять повернувшись к нему, спросил:
— Ну, а что думаешь про Догала? Про усатого моего знакомца?
С ответом Скиф помедлил. Что, в самом деле, мог он думать про Догала? Наркоман… Наркоман, испробовавший какого-то нового и особо гадкого зелья… Возможно, доставленного прямиком из Амм Хаммата. Почему бы и нет? Граф Калиостро, таинственный Догалов Хозяин, мог оказаться вторым Доктором, ибо редкие вещи в мире существуют в единственном числе; выходит, и странный дар красноглазого экстрасенса монополией в принципе не был.
Но мысли эти Скиф затаил про себя, а вслух произнес:
— Крутовато вы с ним обошлись, Пал Нилыч… Круто! Больной ведь человек…
— Был человек, да, похоже, весь вышел, — отрезал Сарагоса, вперив в Скифа пронзительный взгляд. — Ты ведь не думаешь, парень, что я бандит? Что все мы здесь уголовники и рэкетиры, э? И что служишь ты не в добропорядочной медицинской фирме, а у каких-нибудь «тамбовцев» или «казанцев»?
Смешливый Сентябрь снова фыркнул, а Скиф благоразумно промолчал. Но вопросы шефа вроде бы и не требовали никаких ответов, так что тишина, воцарившаяся в просторном салоне «Лексуса», казалась вполне естественной, без тени напряженности или недоверия. Чуть слышно урчал мотор, обтекаемый приземистый корпус слидера скользил над асфальтом подобно призраку, всплывшему из невских туманов, мерцал на небе остроконечный месяц… Белая питерская ночь была прекрасна, но Скифа вдруг охватила тоска по другим небесам, по тем, на которых кружили в хороводе три луны, играя в прятки среди облаков и ярких чужих звезд с неведомыми странными именами.