Странник в Закулисье
Шрифт:
Надо признать, что с учётом значительной разницы в возрасте, и соответственно времени расставания с жизнью, Сенин вопрос прозвучал вполне логично – одно дело писатель, который ещё совсем недавно висел в своей квартире на крюке, предназначенном для люстры, и совсем другое – это Хэм, который продырявил себе голову много лет назад, когда Сеня ещё учился в десятом классе средней школы. Слишком уж невероятной казалась эта встреча! Но, судя по всему, Хэма такие обстоятельства нисколько не смутили, причём, что удивительно, он перешёл на русский и говорил так, будто это с детских лет его родной язык, вот только картавое «р» выдавало в нём выходца с Британских островов:
– Тут, видишь
– Ну а твоя болезнь?
– Слава богу, здоровье мне поправили, там хорошие врачи. Однако, представь, зачем это мне нужно, если ничего достойного написать уже не в силах?
Это серьёзный аргумент! Сеня, хотя совсем недавно взялся за перо, испытал примерно те же чувства, когда понял, что своего читателя так и не нашёл. Поэтому и вдохновение само собой угасло, а без него творить нет никакой возможности, сколько ни уверяй себя, что вот ещё чуть-чуть и сочинишь что-то гениальное.
– Ну и как ты выжил?.. Пардон, как ты существуешь?
– А что ещё мне остаётся, если сказано: живи? Конечно, глупость несусветная, это всё равно, что безногому приказать: беги!.. К счастью, там подобралась довольно интересная компания. Из наших – Джек Лондон и Нил Кассиди, были ещё англичане Артур Кестлер и Вирджиния Вульф, ну а Стефана Цвейга и Луи Буссенара ты, конечно, знаешь. По соседству обитали граф Толстой, тот, что драматург, и ещё несколько поэтов из России. Впрочем, я с ними не общался, поскольку к поэзии предельно равнодушен, а вот с Толстым провели в беседах о литературе очень много времени, за несколько лет он русскому языку меня и обучил. Я ему за это безмерно благодарен, поскольку смог в оригинале прочитать произведения Достоевского, Чехова, Бунина, Куприна и многих других… В общей сложности собралось в этом Забугорье не менее тысячи самоубийц, включая древнегреческих философов, но если итальянский, французский я тоже кое-как освоил, то взяться за японский – это выше моих сил.
Впору было пожалеть о том, что оказался здесь, а не в том самом Забугорье, однако Сеня понимал – чтобы такое право заслужить, надо очень постараться, причём с юных лет посвятить себя не науке, а литературе. Но, видимо, родился не там и не в то время, поскольку стать известным писателем даже при наличии таланта – это в России мечта почти недостижимая. Надо либо угождать вкусам невежественной публики, либо пресмыкаться перед властью, либо писать «в стол», надеясь найти признание у будущих, более счастливых и разумных поколений.
А Хэм продолжал рассказ о том, чем занимался в компании своих коллег:
– Все наши разговоры сводились к поиску ответа на вопрос: в чём состоит миссия писателя, если уж по какой-то прихоти Создателя он наделён недюжинным талантом.
– Ну и к какому выводу пришли?
– Эх, если бы всё так просто было! В итоге долгих споров возникло несколько групп писателей, которые придерживались разных мнений, но так и не смогли прийти к согласию. Одни считали, что нельзя писать слишком уж заумные романы, скажем, в стиле Достоевского. Мол, жизнь и без того трудна, и надо позаботиться о психическом здоровье своего читателя. В принципе, так оно и есть, поскольку не всякий человек, придя с работы, способен отвлечься от семейных дрязг и на досуге заняться изучением строения Вселенной или историей происхождения народа майя. Ну а другие
– А ты?
– А что я? У меня свой стиль, в основе которого чувство, а не мысль. Но если в итоге читатель придёт к каким-то выводам и поймёт, зачем живём, можно считать, что мои старания не пропали даром.
Что ж, вполне разумный, даже прагматичный у него подход к литературному творчеству. Сеня и сам пытался так писать, только получалось не всегда – тут многое зависит от жизненного опыта. К примеру, у Хэма была масса увлечений – охота, бокс, испанская коррида, да и к женщинам далеко не равнодушен, даром, что женат был не один раз. А вот у Сени всё не так: корриду он на дух не выносил, стрелять в зверей отказался бы, даже если за это могли подвергнуть наказанию, ну а в общении с прекрасным полом всегда был слишком робок. Поэтому и окрутила его одна энергичная мадам, но, к счастью, скоро разошлись – она мечтала сделать из Сени академика, ну а он не дался.
Тем временем Хэм достал из кармана трубку, закурил. Сеня предпочёл бы сигарету, однако уже несколько лет, как «завязал». Иногда возникала мысль: уж не потому ли не смог добиться признания у публики? Вредные привычки на то и существуют, чтобы привлекать внимание к писателю – кто-то пьёт не просыхая, другой не может жить без кокаина или морфия, ну а некурящего писателя днём с огнём не отыскать. Впрочем, это относится к прежним временам – чем увлекаются нынешние графоманы, Сене, что называется, до лампочки.
Однако пока остался без ответа очень важный вопрос:
– Зачем мы оба оказались здесь?
Хэм только развёл руками:
– Да я и сам не в состоянии понять. Ну выдернули меня и ещё несколько коллег из Забугорья, и вот уже неделю держат в этом заведении. Тут то ли гостиница, то ли ещё что, но у дверей строгая охрана, мимо неё не проскользнёшь. Вот потому и возникают кое-какие подозрения.
– Например?
Хэм приложился к трубке, окутавшись табачным дымом, и со значением прищурив глаз посмотрел на Сеню:
– А не хотят ли они, чтобы мы сочинили гимн этого их Закулисья?
Весьма сомнительно! Тем более, что для такого дела нужен поэт, а не десяток беллетристов. Пожалуй, без строгого научного анализа тут не обойтись. Так Сеня и сказал, но Хэм только отмахнулся:
– Пока ты будешь перебирать в уме разнообразные варианты, по самые уши можем вляпаться в дерьмо. Нет, тут требуется озарение, а для этого что нужно? – и, не ответив на вопрос, предложил перебраться в его номер, который располагался по соседству.
Только вошли, как Хэм указал на некий предмет интерьера, который Сеня сразу не заметил, поскольку был потрясён убранством комнаты. Вот как встречают здесь нобелевских лауреатов! Да по сравнению с его убогой комнатушкой с раскладным диваном это кремлёвские палаты, иначе и не скажешь.
Впрочем, события развивались столь стремительно, что просто не осталось времени на тщательный осмотр. А после того, как Хэм подошёл к полированной тумбе на колёсиках и нажал на какую-то кнопку, уже поздно было признаваться в том, что немного оплошал – сначала надо было добиться признания у публики и только после этого накидывать петлю на шею. Это если по какой-то причине стало совсем невмоготу.