Странности любви
Шрифт:
Она высунула из-под одеяла ступню и пыталась сложить из трех пальцев фигу. Иванов ласково взял эти пальцы в ладонь. Маша отложила книжку и гостеприимно откинула одеяло, Иванов лег рядом, сказав при этом:
– Не зря Розанов называл евреев нацией вечной эрекции.
Маша вздохнула:
– Еще говорят, евреи – более интенсивная форма той национальности, среди которой они живут. Этот интенсив – есть защита. А антисемитизм – есть зависть. Ты пьян, мой чистокровный русский друг, а значит должен быть задушевным, как я. Хотя я не очень пьяная, и это неправильно,
Она налила Иванову и себе еще и сказала тост:
– А знаешь, какая эмоция на эту тему мне больше всего нравится у Розанова? «Да будет благословен еврей. Да будет благословен и русский».
ЭРИКА
Она появлялась на пляже по утрам. Издали ее можно было принять за инопланетянку: невероятно длинные ноги, светло-шоколадная кожа, короткие пепельные волосы, серо-зеленые глаза. Фигурой она напоминала туземок суданского племени нуба. Кто видел фотографии этих негритосок, тот поймет, какое впечатление производила эта девочка на пляже провинциального сибирского городка.
По слухам, родиной ее предков был поволжский фатерланд, и звали ее Эрика. И это было все, что о ней могли узнать любопытные. Трудно было понять, как появилось на свет это создание. Любой своей позой она заставляла смотреть на себя. При взгляде сзади бросались в глаза ее узкие и в то же время округлые бедра. А если она вдруг садилась и подтягивала под себя ноги, то ноги оказывались вровень с головой. Это было уродливо красиво.
Эрике, похоже, нравилось дивить людей такой позой, а потом встать и показать ноги в естественном виде. И уж тем более трудно было понять, как так случилось, почему у нее такое лицо? Откуда этот шрам от ожога на всю левую щеку, будто приложили когда-то раскаленный утюг?
Всем, кто видел Эрику издали, хотелось подойти поближе. Это должно было раздражать ее, но она относилась к этому любопытству терпеливо, словно понимала, что в ее лице главное – не шрам, а шарм. Она улыбалась ресницами и уголками губ, словно Монна Лиза. Всякий, кто рассматривал ее, удалялся довольный и еще больше очарованный ее загадкой.
Она сбрасывала тунику у одного и того же грибка и сразу шла к реке, хотя слово «шла» здесь не годится. Ее походка была танцем, хотя видно было, что она нисколько не рисуется своей грацией. В воду она входила стремительно, ныряла с головой, тут же выныривала, и начиналось главное ее представление. Она плыла мальчишескими саженками, но как-то не совсем по-человечески. Было в ее манере двигать руками что-то зверино-грациозное. Для нее словно не существовало плотности воды. Спустя несколько секунд ее голова была уже на середине реки, здесь ее подхватывало сильным течением и уносило в даль. Возвращалась она не скоро, но ничуть не уставшей, блаженно опрокидывалась на старенькое полотенце и закрывала глаза панамкой.
К ней подходили знакомиться. Она вежливо приподнимала панамку и с улыбкой что-то отвечала. Если кто-то наглел, она могла сказать с той же кроткой улыбкой: «А ведь я могу и в рыло дать». Если искатель приключений не унимался, ему делали внушение двое-трое из местной шпаны. Эрика была знакома с этой непрошеной охраной, но дружбы с ней не водила. Не было у нее и подруг. Пышненькая красотка Валька, королева пляжа, пыталась сделать ее своей фрейлиной. Но Эрика не брала ни мороженого, ни конфет, ни глотка шампанского. Самолюбивая Валька могла принять меры, шпана готова была исполнить любой ее каприз. Но только не такой – Эрика была неприкосновенна.
И все же напряжение росло. Неужели эту немочку никто не охмурит? Особенно терзалась этим вопросом Валька. Про себя (а иногда и вслух) она называла Эрику уродиной. Этим объясняла она и неприступность девочки: мол, стесняется себя.
Это должно было произойти именно в то лето и ни годом позже. На Эрику запали сразу двое. Один ненамного старше, другой – лет на десять. Первый – известный всему городу прыгун в высоту, другой приезжий. Прыгун появился на пляже из-за Вальки, накануне познакомился с ней на танцплощадке. Пришел, увидел Эрику и пропал. И даже не сумел этого скрыть. Могла ли Валька уступить его, длинноногого кузнечика, «этой уродине»?
А прыгун оказался не просто спортсменом. Он подсознательно растил в себе чувство прекрасного. В нем, совсем еще молодом, зрел художественный вкус и художественный взгляд на людей. Много позже из него получился известный кинорежиссер. А тогда он увидел Эрику, сравнил ее с неправдоподобно красивой Валькой и понял, что он неизбежно угорит от нарисованной красоты королевы, а вот эта девочка – не столько человеческое, сколько божье создание. Такое сочетание линий и пропорций, мягкости и доброты не может быть только человеческим. След от страшного ожога прыгун не мог не видеть. Но этот след как раз и объяснял, вопреки чему эта девочка сохранила свою ангельскую сущность.
Вот тут и появился приезжий. Мастер художественной фотографии, он запал на Эрику с честолюбивым творческим умыслом – стать первым, кто откроет миру ее редчайшую красоту. Он фотографировал уникальную девочку украдкой, но разве на пляже эту хитрость скроешь. Шпанюки засветили ему пленку, дали пинка и пообещали утопить. На другой день мастер пришел с телеобъективом и стал снимать Эрику с безопасного расстояния. К нему подошел зловеще вежливый двадцатилетний мачо в белом костюме и потребовал мзду, иначе дорогущий телеобъектив нечаянно упадет на асфальт.
Фотограф хотел попользоваться Эрикой, а шпана считала, что она уже владеет ею, хотя бы тем, что охраняет ее от разных посягательств. Во главе шпаны стоял этот самый мачо в белом костюме. У него был свой гарем из бойких сексопилок, которые считали за честь доставить ему удовольствия, а Валька была чем-то вроде главы гарема и чем-то вроде неофициальной старшей жены. Мачо положил глаз на Эрику, когда она была совсем еще алёнушкой, но как бы ни облизывался, не мог ускорить события. Мешала порядочность, которая поддерживается даже среди шпаны: младший брат Эрики вращался в этом кругу. Мешало также опасение – брат обещал вырасти в крутого кренделя и мог сурово наказать за соблазненную сестру.
Конец ознакомительного фрагмента.