Странные существа (сборник)
Шрифт:
– А вы и правда священник? – вопросы возникали как будто против моего сознания, настойчиво требовавшего заткнуться и молчать в тряпочку, пока невероятное приключение не закончится. Однако, похоже, профессия уже укоренилась у меня где-то в подсознании.
Вопрос вновь разозлил настоятеля. Он пару секунд молчал, видимо, заглатывая слишком резкий ответ, потом сказал почти ласково:
– Вот благословлю тя промеж глаз, прекратишь глупости спрашивать. Да, крещёный я, в Христа-Бога верую. И рукоположен чин по чину.
У меня родился первый осмысленный вопрос, и это означало, что профессия одолела мои слабости.
– Почему вы передо мной открылись? – спросил я в лоб.
На сей раз Сильван не разозлился.
– Дитя, – тихо сказал он, – я живу на свете столько лет, сколько ты дней не прожил. И я живой, у меня душа. Иногда хочется откровенно поговорить с кем-нибудь. Мои-то уже почти все ушли, только вы, люди, остались … Молился я о тебе, и дозволено мне было рассказать тебе всё.
– Выходит, что…
Сильван кивнул.
– Да, я сперва твои опусы в газетах читал, и книгу твою. Не медведи мы, хоть и в тайге живём, кое-что уразуметь можем. Так что с Пахомием не случайно ты встретился.
– А разве Пахомий?..
– Знает, – не дал он мне договорить, – и он, и настоятель Оптиной, и Патриарх. И кое-кто из архиереев. Человек шесть всего сейчас в мире. Раньше бывало и больше…
Похоже, моя сенсация пока не собиралась от меня избавляться. Но не может же он не понимать…
– А если… – начал я, но он опять прервал.
– И кто тебе поверит?
Я представил, как приношу главному совершенно правдивый репортаж о моём пребывании в Рысьеозёрском монастыре, и чуть не расхохотался нервно, въяве увидев лицо шефа. Сильван тоже слегка улыбнулся тонкими бледными губами.
– Ну, вот и то-то, – заключил он. – Выслушаешь, запомнишь. А когда-нибудь напишешь. Всё равно не поверят, но пусть знают.
Я демонстративно вытащил из кармана диктофон и включил запись. Сильван только усмехнулся.
Тайга совсем замерла, будто вместе со мной приготовилась внимать удивительной истории. Непонятно откуда в руке у старца появилась маленькая многоствольная флейта. Похоже, выскользнула из рукава подрясника. Монах поднёс её к губам и извлёк трепещущий протяжный звук. Тайга отозвалась невнятным шумом. Сильван сыграл ещё несколько тактов и отложил инструмент. Флейта Пана. Его флейта.
Весь мир словно бы ужался до маленькой площадки на вершине холма, где, под грубым деревянным крестом я слушал повесть старого-престарого существа, отрёкшегося от своей божественности Христа ради.
– Откуда мы, не знаю, – начал он тихо. – Всё, что помню – две тысячи ваших лет до и две тысячи после того, как Бог посетил землю. Но я и мои сородичи жили ещё раньше. Говорят, что ещё до Потопа, и что это мы соблазняли дочерей Адама, и от нас рождались волхвы и великаны. И потому, мол, Бог уничтожил тот мир водой. Я не помню. Может, и правда это, может, иные из нас спаслись на высоких горах, или даже утопли, но не до конца – мы смертны, но смерть приходит за нами неспешно. В одночасье мы понимаем, что не можем больше жить, перестаём двигаться, потом – дышать и каменеем.
Его лицо стало торжественным и каким-то архаичным, словно у древней статуи среди безжизненной пустыни.
– А если травма? – встрял я. Интервью, так интервью.
– Любая рана сразу заживает. Даже если голову отрубят, новая вырастет, не скоро, правда. Ну, если, может быть, покрошат на кусочки мелкие… Но постепенно почти все ушли, теперь разве что некоторые из моего народа-стада далеко в горах прозябают, – продолжил он. – Да и всегда на моей памяти было нас не больше нескольких сотен. Я думаю, сама земля породила нас на заре Творения, а Бог по безграничной милости Своей вдохнул в нас души живые. Как и в другие существа, стихиями порождённые. Много их таких было, про иных вы, люди, и не слышали. Теперь уж почти никого нет, ваше царство теперь земля.
– А грехопадение? Оно и для вас тоже? – заикнулся я.
– И мы пали, – подтвердил старец. – Говорят, наше свершилось и после ангельского, и после вашего, людского, тогда, когда мы соблазнили ваших женщин. Эта вина на нас, и потомства мы с тех пор не имеем. Но я, как сказал, ничего о том не помню. Лишь какие-то обрывки – лепота и радость неизмеримые, и страсть ужасающая. И после тоже особенно вспомнить нечего. Мы ведь, хоть наделены душой и умом, животные суть. Носились себе по лесам, вкушали плоды земные, от мяса тоже не отказывались, если попадалось. И единственное, чему мы предавались во всякое время и с великой охотой – неудержимый блуд. С нашими самками, со зверицами, да и с человеческими девами. Это главный наш грех был, и по сравнению с вашими, не самый ужасный – мы ради похоти никогда не убивали, не стяжали сокровищ земных. Дрались друг с другом только за самок, но не до смерти. А уж о войнах даже и помыслить не могли.
– Но люди вас считали богами? – я всё пытался наложить этот рассказ на известные мне мифы, получалось плохо.
– Не всех, – мотнул рогами Сильван. – Чтобы богом считали, мало быть лохматым и с хвостом. Силой мы обладали все, да, но наделены ею были разно. Кто-то едва добирался до живой сути одного дерева, а кто-то сподобиться мог весь лес вокруг оживить на время. Кто-то разве что козла дикого подманит, а на мою флейту всё окрестное зверьё сходилось. А я ещё и хвори мог исцелять, людские и звериные. Вот потому люди меня за бога держали, а сородичей – за мою свиту. Хотя слово «бог» для меня было пусто. Своих мы звали – «Мы».
Он проскрипел какое-то странное короткое слово.
– А вас – «Они».
Опять скрипнул, по-иному, но похоже.
– Просто разные, – заключил он, – разноживущие. Вы для нас были всего лишь жертвователями еды, да иногда годились для похоти, что для наших самцов, что для самок. Бывало, проберёшься в час полуденной жары в селение, найдёшь спящую в саду деву, убаюкаешь её вовсе мелодией, и…
Глаза Сильвана дико сверкнули, но тут же погасли. Он поднял флейту и слегка подул в неё, извлекши несколько мелодичных нот. Деревья вновь зашумели и я благоговейно уловил в этом осмысленный ритм. В ельнике что-то зашуршало и заворочалось, оттуда выглянула длинная морда лося. Мелькнула рыжим всполохом лисица. На площадку вышел волк, осторожно принюхался, степенно уселся и стал глядеть на Сильвана умными глазами. Кукушка вылетела неизвестно откуда, сделала круг и уселась на плечо монаха. Во мне больше не было сил на изумление.