Странные существа (сборник)
Шрифт:
Настоятель отложил флейту, лось исчез в ельнике, кукушка вспорхнула, но волк остался сидеть. Сильван, не обращая на него внимания, продолжил свои речи.
– Вот ты говоришь «демон», а кто они такие, не ведаешь. А я их видел, и говорил с ними. С одним, которого вы Дионисом именуете, даже дружил. Ходил с ним до самой Индии, видел там и сородичей своих в лесах, и совсем уж жутких аггелов, многоруких и звероподобных. Не понравилось мне там – жарко, народ расслабленный, мечтания их мучают. Я всегда славился умением на людей ужас наводить, даже ваше слово «паника» от одного из имён моих, но такого ужаса, который они от своих демонов принимают, я до тех пор не видел. Да и Дионису там не понравилось, вернулись мы. Он вообще-то вертопрах был, иной раз жестокий, как дитя неразумное, но не злой. И много вина пил. А я с ним. И другие демоны тогда по земле ходили, а люди им яко бозям кланялись.
– Выходит, – уточнил я, – языческие боги – реальность?
– А что есть реальность? – вопросом ответил Сильван. – Вот я тебе уже долго глаголю, а ты до сих пор не уразумеешь, сон это или явь. Да, бесы реальны, насколько реально зло. Оно – отсутствие добра, а
Старец вновь замолчал и прикрыл глаза. Я не осмеливался нарушить его воспоминания. И волк сидел неподвижно, как каменный Анубис. Наконец монах опять заговорил:
– Ваши людские дела мне были безразличны. Я только мельком узнавал, что, вот, исчезли пеласги, в Кеми больше не строят пирамидальные усыпальницы для царей, Крит смыло волнами, Троя давно пала, эллины отразили персов, а потом сами на них пошли, и что в Стране телят на холмах появились какие-то «дети волчицы», которые всех побеждают. Для меня и сородичей не менялось ничего. Но две тысячи лет назад всё вдруг стало иным. Началось даже раньше – какое-то беспокойство, томление духа. Я думал, просто мир стареет. Многие из наших не выдержали этой неясной угрозы, прекратили жить, и мы проводили их вином и танцами. Люди же вдруг перестали нас почитать, всё меньше оставляли для нас еды на перекрёстках, а девы при виде нас убегали, отвратив лики. Боги стали мелочными, скучными и один за другим куда-то канули. Как-то раз пробудился я ночью на вершине холма. Была зима, дул пронизывающий ветер, даже в моей шкуре я мёрз. Но небо было светлым и ясным, и прямо над моей головой разгоралась невиданная огромная звезда. Я решил: вот, мир умирает.
Волк поднял морду к небу и коротко взвыл. Где-то поблизости раскаркалась ворона. По верхушкам деревьев прошёлся порыв ветра.
– С той ночи я перестал есть, но меня всё время мучила жажда, не хотелось любить, я много спал, но сны были старховидны и безОбразны. Я перебрался на небольшой островок в море [1] , на котором почти никто не жил. Да и все наши, сколько их осталось, тоже разбрелись кто куда. Целыми днями валялся или на берегу, или под сенью оливковых рощ и ждал, когда во мне вырастет воля прекратить жизнь. Однажды стало совсем худо. Я лежал на берегу и не мог двинуться. Происходило что-то ужасное. Не со мной, где-то далеко, но чуял я надвигающуюся беду. Потом увидел, что мимо острова, близко совсем, идёт корабль. Люди на борту смотрели на берег и пели гимны. Когда судно подошло ближе, я различил в пении имя, которым они меня называли, увидел, что они кидают за борт еду, и понял, что они поклоняются мне. Взъярился я, вновь обрёл на миг силы и возгласил: «Умер он, ваш Пан!»
1
Остров Паксос
Монах вдруг вскочил на ноги и закричал так, что эхо разнеслось по всему безбрежному пространству лесов. Он кричал по-гречески, так, как услышали люди ту фразу тогда, две тысячи лет назад у маленького острова в Средиземном море. В ответ лес грозно взревел, взорвался птичьими и звериными криками, звучащими как рыдание. Волк завыл и выл долго, пока Сильван не цыкнул на него. Я, ошеломлённый и оглушённый, молчал.
– С корабля донеслись рыдания, а я упал и погрузился во тьму, – тихо сказал настоятель и вновь сел. – Не знаю, сколько пробыл я там. Может, и правда умер, и душа моя скиталась по адским пропастям. Но наши души не так легко расстаются с телами, как ваши. Думаю, очнулся я на третий день. Помнил всё, но мнилось, что огромная доля моего существа отсечена и лежит тут, на острове, каменея и врастая в землю. Но я всё ещё был жив. Встав, пожевал оливковых листьев и цветков, и вошёл в море. Когда под ногами не стало дна, поплыл по направлению к восходящему над миром солнцу. Я знал, что моё исцеление лежит в той стороне.
– Это было в первом веке?.. – мой вопрос прозвучал полуутвердительно. Старец кивнул.
– Да, в дни страстей, смерти и воскресения Спасителя нашего. Но я ещё не знал того. Только спустя много времени истина стала открываться. Я приучился к людям, жил среди них, говорил с ними на их языках, носил, не снимая, одежду и головную повязку. Странствовал от земли к земле то на кораблях, то на маленьких лодках, а то и вплавь. По крохам собирал сведения и вскоре узнал о том, что случилось несколько лет назад в провинции Иудея. Я говорил с легионерами, распинавшими некоего странствующего учителя, и с его учениками. Один раз в Эфесе я издали видел Его Мать. В Коринфе я стоял в толпе и слушал проповедника новой веры – маленького лысого еврея с горящими глазами, лицом похожего на одного из моих собратьев. И я много думал. Я понимал, что старое кончилось, и бог Пан действительно умер. Его больше не было. Но кто был? И земля, и я сделались иными, но насколько, я не знал. Пытался вести прежнюю жизнь, благо на другом берегу великого моря моих собратьев ещё было достаточно. Но ни игры в лесах и рощах, ни любовь, ни еда, ни чувство власти над людьми больше не доставляли удовольствия. Всё это стало каким-то пресным и неказистым, словно мертвецы пытались делать вид, что всё ещё живы.
Он тяжело вздохнул. «Не дай Бог мне такие воспоминания», – вдруг подумал я, и меня неожиданно затопило чувство острой жалости, какое я испытывал к умирающему Сашке.
– Дело было в Египте… – медленно продолжал Сильван, – близ древнего Но-Амона, где и тогда была одна пустыня, населённая гадами и демонами. Снова уйдя от сородичей, я уединённо жил в маленьком оазисе, питаясь финиками. Рядом, в древних развалинах, жили два отшельника, причём понятия не имели друг о друге [2] . Оба были христианами и бежали от гонений, учинённых римлянами. Они жили так десятилетия, молясь и борясь с посещавшими их бесами пустыни. Телам их аггелы повредить не могли, но всячески измывались, пугали и сбивали отшельников с толку. Меня тоже понуждали принять участие в травле, но я отказался. Всё хотел понять, что помогает этим двум слабым человекам противостоять древнему злу, которое одолело их предков. Один раз во время ночной оргии у хижины Антония – так звали младшего отшельника – один из демонов проговорился ему, что рядом живёт подобный безумец. Видимо, такая жизнь была уже Антонию невмоготу, потому с утра он вышел из своего жилища и отправился на поиски товарища. Тут и я не выдержал – когда отшельник проходил мимо моей рощи, вышел ему навстречу. Конечно, он сначала подумал, что я очередной искуситель и стал, как привык, осенять меня крестом. Демоны от его знамения бежали, а я – нет. Я подошёл к нему, протянул несколько фиников, и склонился под благословление. Тогда он чуть удивился. «Кто ты и откуда?» – спросил он. Прямо как ты хотел спросить… «Смертный», – отвечал я. «Что тебе нужно?» – спросил Антоний. «Помолись обо мне Богу своему», – попросил я. Тот поглядел задумчиво, взял финики и кивнул. «Хорошо, – ответил он, – скажи мне своё имя». «Люди зовут меня Сильван» Антоний снова кивнул, запоминая. «Другой отшельник живёт там, – я указал в сторону кельи Павла, – стадиях в десяти». Антоний повернулся и зашагал в ту сторону. Потом я узнал, что они встретились и что про нашу встречу Антоний рассказывал своим ученикам. Потом её описал один книжник [3] , но, конечно, с искажениями.
2
Св. Антоний Великий и св. Павел Фивейский
3
Св. Иероним
Сильван прикрыл глаза, линии лица ещё больше заострились, оно словно бы высохло и утратило плоть, стало напоминать образ мумии. Но недолго – открыл глаза, поднял голову, на лицо вновь вернулись краски.
– Молитва отшельника Антония делала своё дело, но жернова Господни мелют медленно. Годы прошли, прежде чем я вошёл в храм. Помню лицо священника, к которому я подошёл с просьбой окрестить. Было это там же, в Египте, и до сих пор рассказывают, как бес пришёл креститься. Даже собирали совет авв, чтобы решить, можно проводить надо мной таинство или нет. Ну и порешили, помолившись, оставить решение, человек я или демон, Богу, а им следует, если разумное существо просит о крещении, смиренно принять его в лоно Церкви. Те же аввы благословили меня и повязку на голове носить, дабы братию не смущать. Толерантные батюшки были…
«Весьма…» – подумалось мне.
– Ушёл я в киновию, – продолжал Сильван, – но мира не нашёл. Наваливались на меня и похоть, и строптивость, и гордыня. Посещали демоны, даже старые знакомые, какие ещё во тьму окончательно не вступили. Уговаривали, глумились, прелести всякие показывали… Тьфу, вспомнить противно.
Его лицо потемнело ещё больше, исказилось отвращением, и я понял тех, кто принимал его за беса.
– Молился я, сильно, с плачем неудержимым: «Помилуй мя!» Но не слушал меня Бог. Много лет прошло, силы души моей истощились. Впал я в отчаяние и закричал: «Ты неумолим!» И словно надорвалось что-то в душе моей, как тогда, на острове. Вдруг увидел я Христа, Бога живого. Сердце моё исполнил такой огонь, что если бы видение продержалось хоть мгновение, я бы и правда умер. Бог милостив – оно сразу исчезло. Но уже никогда не смогу я забыть невыразимо кроткий, беспредельно любящий, радостный, непостижимого мира исполненный взгляд Господа моего.
Тут я увидел то, что потрясло меня самого: отец Силуан, Сильван, Фавн, Пан или как его там, упал перед крестом на колени и неудержимо зарыдал. Мне, глядящему на него с изумлением ребёнка перед Сфинксом, захотелось упасть рядом и тоже рыдать. Но Сильван встал, лицо его было сухим.
– Так совершилось моё обращение, – вновь заговорил он размерено. – Вскоре после этого я удалился из киновии и из Египта – всё-таки смущала многих моя всегда замотанная голова. Вновь переплыл море и попал в Рим, где меня рукоположили в диаконы. Забрался я подальше, в Галлию, в маленький приход в деревне Агедюнум. Служил там, возглавлял агапы, был мирен и радостен. От прошлой жизни остались у меня способности, которыми теперь пользовался я редко. Но как откажешь прокажённой девочке, если знаешь, что можешь помочь?.. Я возложил руки, и проказа её покинула. Потянулись ко мне недугующие со всей окрестности. Что было делать? Исцелял именем Бога и силой своей природы. Там в окрестных горах и чащах прятались ещё старые римские богодемоны, кое-кто меня помнил. Сперва они обрадовались, думали, что я притворяюсь человеком и священником, но я сказал им, что христианин и знать их не желаю. Им тайно поклонялись здешние язычники, и бесы стали их подвигать против меня. Закончилось всё плохо – в Галлию вторглись вандалы. Может быть, они меня бы и не тронули – хоть и еретики были, но Христа почитали. Но демоны подговорили язычников из моей деревни ночью напасть на лагерь вандалов, а когда напавших поймали, они всё на меня свалили. Вандалы подожгли деревню, а меня подняли на копья. Хорошо хоть жители уйти успели. Я бы мог разогнать варваров своей флейтой, да и просто руками передавить, но не стал этого делать. Пока лежал без сознания, вернувшиеся жители меня похоронили. Надеюсь, повязку мою снимать не стали – в соблазн бы впали. Ночью очнулся и прокопал себе путь из могилы. Поправил всё, как было, чтобы думали, что так там и лежу, и ушёл. Потом узнал, что, якобы, на той могиле происходят чудеса, что возвели меня в местночтимые святые, церковь построили. Но не виновен я в этом.