Странные существа (сборник)
Шрифт:
– То есть, вам при жизни молятся?.. – не удержался я от вопроса.
– Ну да. И что мне теперь делать – явиться и всё опровергнуть?.. Нет уж. Пусть как есть. Может, и правда в мой кенотаф [4] по воле Божией перешла часть моей силы… Дальше осторожнее стал: нигде подолгу не задерживался, ходил по всей Европе как странствующий монах. А когда там лихие времена настали, и мои выжившие сородичи совместно с демонами принялись народ смущать и оргии по холмам устраивать, а инквизиция людей за это стала сжигать, пошёл я опять на восток от греха подальше. Был во владениях Великого Хана, до Китая дошёл, но в Японию не поплыл, через Индию и Персию пришёл в Московское царство. Был монахом, молился, исцелял,
4
Ложная гробница
5
Не хочу быть епископом (лат.) Сейчас – ритуальная фраза во время католического обряда возведения в епископы.
6
Попечение (греч.)
Широким жестом он указал на леса, наполненные вечерним птичьим криком, на волка, на ельник, в котором – я чувствовал это – скрываются другие звери.
– С казаками ушёл в Сибирь, до этих мест добрался, монастырь вот основал.
«Святой преподобный Силуан, – вспомнил я, – вот оно что…»
– Да, там тоже кенотаф, – он жестом показал вниз, где обитель. – Да что там, много всего было. И будет ещё. Я, Женя, думаю, что до Страшного суда проживу.
– И вам не страшно? – вырвалось у меня.
– Страшно, – тихо ответил он. – Но я в Бога верую.
Нас ослепила вспышка. Сашка снимал из ельника. И сюда пробрался… Как ни странно, он взирал на рогатую голову настоятеля вполне спокойно.
– Ладно, детушки, – отец Силуан поднялся с валуна, – идти вам надо, вертолёт уж прилетел.
Я и вправду услыхал вдалеке треск вертолёта.
– А вы с нами? – спросил я. Теперь у меня появилось к этому невероятному… да, человеку множество животрепещущих вопросов.
Но тот покачал головой.
– Нет, всё я тебе рассказал, что дозволено, и не увидимся мы больше в этой жизни. Идите, а я тут ещё посижу, на флейте сыграю. Чувствую, сегодня можно мне…
Он благословил нас, а мы, не смея возражать, стали спускаться с горы. За нашей спиной нарастала пронзительная, но странно прекрасная мелодия, под которую деревья сгибались и мотали ветвями без малейшего ветра. В чаще то тут, то там мелькали тени спешащих на гору зверей.
Вертолёт уже сел, пилот встретил нас, опоздавших, отборным матом. Вокруг винтокрылой машины суетился отец Пахомий. Он уже притащил наши вещи и большой мешок с гостинцами на дорогу. Спросил об отце настоятеле. Я молча указал вверх и Пахомий понимающе кивнул.
Тайга, сопки, озеро, монастырь стремительно пошли вниз. На мгновение передо мной мелькнула вершина с крестом и маленькой фигуркой под ним, вокруг которой неподвижно сидели неясные тени. Но видение тут же ушло в небытие.
На обратном пути я вспомнил, что с утра ничего не ел, и мы с Сашкой жадно набросились на гостинцы Пахомия: тёплые пироги с черемшой, картошкой и грибами. Еще в мешке оказались две огромные копчёные щуки. Сашка был свеж и розовощёк, но всё больше молчал.
Он позвонил мне уже в городе, где-то через неделю.
– Знаешь, – сказал он, – я на обследовании был… Нет у меня больше метастазов. И опухоли нет. Сказали, спонтанная ремиссия, один случай на сто тысяч…
В тот вечер я усердно молился перед иконами.
Вот и всё. Я не знаю, чему был свидетелем, и не дерзаю догадываться. Вся махина прошлого, вся сила земли и неба, стоящая за этой историей, предостерегают от назойливой попытки вторгнуться в тайну. Конечно, я отписался за командировку – сделал лирический, благостный репортаж о двух монахах, живущих в таёжном монастыре. И в этом тексте всё было правдой, но, конечно, лишь малая её часть. Фоторепортаж получился куда лучше текста. Яркие динамичные снимки буквально излучали тихую радость и благоговение. Никто не мог понять, как Саше это удалось, да вряд ли он сам это понимал. Только одной фотографии там не было, вы понимаете, какой. Я так и не узнал про её судьбу. Скорее всего, Саша её уничтожил. Что касается диктофонной записи, то, к моему удивлению, машинка точно записала всё, что говорил отец Силуан. Да только кто этой записи поверит… Иногда я прокручиваю её для себя.
За репортаж мы получили престижную премию Союза журналистов, но сам Сашка об этом не узнал – вскоре исчез. Говорили, уехал к родственникам в деревню, да там и умер. Но я знаю, что в глубине тайги, в полуразрушенный обители, теперь подвизаются трое насельников – двое монахов и послушник. Надеюсь, за каждодневными тяжкими трудами не забывает он и о своей фотокамере.
«Когда-нибудь напишешь. Всё равно не поверят, но пусть знают», – сказал мне отец Силуан. Вот, написал.
Роща Эрлик-хана
«Это было слишком хорошо», – подумал Леонид Владленович, раздражённо бросая телефон на хромовую подложку дубового стола. Да что там хорошо, просто невероятно, что почти в центре большого промышленного города оказалось это вкусное пятно, на которое никто ещё не наложил лапу. Когда Леониду показали его, он глазам не поверил: среди кварталов «сталинского ампира», на которые покуситься пока было немыслимо, ибо населяли их важные люди и их родственники, на трёх гектарах расположился самый настоящий бесхозный пустырь. Ну, не совсем пустырь и не совсем бесхозный – окружал его высокий, но очень ветхий забор с сохранившейся кое-где колючей проволокой. Но выломать пару ветхих досок не составляло труда, а охраны никакой не было.
Леонид, живший в этом городе уже лет тридцать, последние семь вполне успешно возглавляя строительную фирму, должен был хоть что-то слышать про такое диво – сохранившийся посередине города кусок настоящей тайги. Должен был, но не слышал. Он, конечно, знал, что этот район называется «Сосновой рощей», но и помыслить не мог, что роща по сей день жива. Тем не менее так оно и было: под слабым ветерком поскрипывали столетние сосны, маня пройтись под тёмно-зелёными сводами.
Он и прогулялся по густому ковру прошлогодней хвои, вдоль крохотного ручейка. Странное дело: здесь звенела настоящая лесная тишина, нарушаемая лишь птичьим щебетом и журчанием воды. Хотя, стоило выйти из крохотного леска, как на уши вновь обрушивались монотонные городские децибелы. Сначала он хотел пересечь рощу и выйти с другой стороны, но через несколько метров покров сухой хвои кончался, шёл буйный перепутанный брусничник, среди которого было полно поваленных стволов, а ещё дальше мрачновато темнел густой на вид подлесок. Ручеёк утекал туда. Леонид пожалел новые туфли от Гуччи и, поглядев в терпко пахнущую тьму, повернул назад.
Лёвку Каца засосало болото, и это совсем невесело. Изя Гонтмахер (партийная кличка Стас) уже еле передвигал ноги. Железный ящик, которые они с Лёвкой тащили вдвоём с тех пор, как лишились лошадей, стал совсем неподъемным. Поглядев, как на поверхности трясины лопаются пузырьки воздуха – всё, что осталось от бедного «шлимазла» [7] – Изя попытался поднять ящик. Но еле-еле смог оторвать его от земли, хоть телом и вышёл в папу – биндюжника Шлёму, руками гнувшего на Привозе подковы. Таки пятьдесят тысяч – не пух из подушек тёти Песи. Но, вэйзмир [8] , разве ж можно бросать эдакую прорву денег!
7
Шлимазл – счастливчик, в ироническом смысле – недотёпа (идиш)
8
Вэйзмир – Боже мой! (идиш)