Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание

Млечин Леонид Михайлович

— Я хорошо помню этот день. — Голос Наритака звучал отчетливо и твердо. — В нашей деревне вывесили флаги. Все поздравляли друг друга. Победоносную атаку на Пёрл-Харбор встретили как праздник. Это и был праздник. Мы доказали, что японцы умнее и сильнее западных варваров.

— Японские кварталы превратили в гетто, — продолжал Татэяма. — Был введен комендантский час. Никто из нас не рисковал выходить на улицу. Вокруг кричали, что все японцы — шпионы. Агенты ФБР и полицейские по ночам врывались в дома. Но особенно страшили нас толпы американцев, которые угрожали перевешать всех японцев до одного. Самое страшное произошло в 1942 году. 19 февраля, через два с лишним месяца после Пёрл-Харбора, президент

Рузвельт подписал указ, который предоставлял военному министру право выселять любого гражданина США и иностранца из районов, важных в стратегическом отношении. Всем американским гражданам японского происхождения запретили жить и работать на Западном побережье. Настал день, когда солдаты окружили наше гетто. Мы поняли, что это конец. Никому не пожелаю испытать то, что пережили тогда мы и наши соседи. С собой разрешили взять только носильные вещи. Всех японцев отправили в концентрационные лагеря; назывались они «переселенческими центрами». Территория нашего лагеря в штате Вайоминг была обнесена колючей проволокой. Власть в лагере осуществляла военная полиция. Так было до конца войны. Можно сказать, что я вырос за колючей проволокой. Вошел в лагерь мальчишкой, а вышел почти взрослым человеком. Когда война кончилась и мне разрешили вернуться в школу, оказалось, что я безнадежно отстал от сверстников. Но по жизненному опыту я был намного старше их всех.

— Во всяком случае, в том, что касается академических успехов, вам грех жаловаться. Все ваши американские сверстники должны завидовать вам. Вряд ли кто-нибудь из них добился большего.

— Ничего особенного я не добился. Кто может мне завидовать? Будь у меня другой цвет кожи, другое имя… Но что об этом говорить! Конечно, я занимался как сумасшедший. День и ночь. Кормились мы плохо. Имущество наше пропало. Работы не было. Мне оставалось только выучить назубок все, что полагалось знать выпускнику средней школы. Чтобы стать студентом Мэрилендского университета, мне пришлось работать над книгами в десять раз усерднее, чем любому белокожему американцу. Четыре года за колючей проволокой заставили меня свыкнуться с несправедливостью, вернее, я перестал удивляться ей. Ни один немец или итальянец не был интернирован. Только японцы!

— Американцы всегда ненавидели нас, — зло сказал Наритака. — Они прекрасно понимали, что японцы ни в чем им не уступают. Они сейчас готовы утопить всех нас в океане только потому, что японский гений опередил Америку.

— Сколько небылиц сочиняли о японцах! — воскликнул Татэяма. — В газетах писали — и люди этому верили, — что Калифорнии грозит «желтая опасность». Якобы на Западном побережье японское население растет быстрее американского.

— В самом начале войны императорская армия одержала много славных побед. Американцы были бессильны отомстить Японии на поле боя и вымещали горечь поражений на беззащитных людях в своей стране.

— Особенно старался генерал Джон Девитт, возглавлявший штаб обороны Западного побережья, — продолжал Татэяма. — После войны его доклад военному министру был рассекречен. Я читал его. Он писал примерно следующее: «Японская раса — это раса врагов Америки. Хотя многие американцы японского происхождения во втором и третьем поколениях родились на территории США, имеют американское гражданство и «американизировались», их верность своей расе осталась неизменной. Судя по некоторым признакам, они организованны и в нужное время готовы к согласованным действиям». Генерал Девитт утверждал, что японцы подают с берега сигналы своим подводным лодкам. Однако Федеральная комиссия связи не смогла обнаружить ни одного такого сигнала.

— Японцам выпал трагический жребий в середине двадцатого века, но народ справился с этой трагедией. Страна восстала из пепла. Растоптанная Япония возродилась

еще более сильной, чем прежде. Японцы могут гордиться своей родиной.

— Было такое время, когда военные потрясения стали забываться и я почувствовал себя таким же, как все окружающие. Но очень скоро мне снова стали напоминать о моем происхождении, о моей расовой неполноценности. И опять наступило мучительное раздвоение: я говорю по-английски, живу в Америке, работаю на эту страну, а думаю по-японски и о Японии.

— Послушайте, Татэяма-сан, вам обязательно надо побывать дома. Вы чувствуете себя несчастным оттого, что лишены духовной связи с родиной. Я понимаю, вам трудно сразу принять окончательное решение. Но прошу вас, подумайте об этом.

— Пожалуй… — нерешительно отозвался Татэя-ма. — Но как это сделать? Я занят сейчас срочной работой. Пока я ее не кончу, «АВС» не отпустит меня и на Гавайи.

Валенти выключил видеомагнитофон. Нужно было срочно звонить доктору Надлеру.

На стене кабинета висели большие часы, изготовленные на одном из заводов фирмы и преподнесенные президенту «Ямато дэнки» десять лет назад по случаю рождения его первого внука.

Каждый вторник в восемь часов утра в кабинет президента фирмы являлись три человека: начальник информационно-исследовательского отдела, начальник отдела маркетинга и руководитель группы перспективного планирования. По очереди они докладывали президенту «Ямато дэнки» о текущих делах и при этом поглядывали на настенные часы, чтобы не превысить отведенный каждому лимит в десять минут.

Закрыв глаза и скрестив на груди руки, президент, казалось, спал. Высохшее, с пергаментной кожей лицо его абсолютно ничего не выражало. Однако руководители отделов знали, что президент внимательно слушает их.

Президент «Ямато дэнки» не любил читать информационные сводки и докладные записки, предпочитая личное общение. Ему было далеко за восемьдесят. Чтобы заговорить, он должен был сделать над собой значительное усилие. Когда лицо его приходило в движение, докладывавший замолкал, ожидая вопроса.

Начальник отдела маркетинга и руководитель группы перспективного планирования уложились в отведенное им время; президент не проявил к их докладам особого интереса.

Начальник информационно-исследовательского отдела не успел еще сказать ни слова, как президент открыл глаза.

— У вас есть предварительные данные об объеме продажи компьютеров в Соединенных Штатах за прошедший год? — еле слышно спросил он.

— Немногим меньше двадцати двух миллиардов долларов. Большие ЭВМ продаются примерно на сумму двенадцать миллиардов, микрокомпьютеры — на десять.

— Шесть лет назад никто и не слышал о микрокомпьютерах, — сказал президент. — Кто мог подумать, что люди начнут обзаводиться личными ЭВМ с такой легкостью, будто это холодильники…

— Вы могли, господин президент, — быстро нашелся руководитель группы перспективного планирования. — Именно вы предложили идею личных микрокомпьютеров, связанных с «банком информации», которым может пользоваться каждый, кто приобретет нашу машину.

Президент не обратил на его слова ни малейшего внимания.

— Я думаю, что в ближайшие годы микрокомпьютеры выйдут на первое место. Большие машины превращаются в реликты. Технология их производства умирает.

— Обычные компьютеры по-прежнему приносят доход американской компании «АВС», — осторожно заметил начальник информационно-исследовательского отдела. Прямо возражать президенту он остерегался. — В микрокомпьютерах доля «АВС» незначительна.

— Вопрос, видимо, следует ставить так, — вновь заговорил президент «Ямато дэнки», с трудом шевеля губами. — В компьютерном бизнесе назревают колоссальные перемены. Производителям станет тесно на рынке. Кому-то придется потесниться.