Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание
Шрифт:
Потом Судзуки стал уговаривать Огава встретиться с ним на следующее утро:
— Я не уверен, сработала ли вспышка. Мне надо сфотографировать вас при дневном свете — завтра днем, согласны?
— Нет.
Огава не мог расстаться со своей подозрительностью.
— Вы так и не сказали мне своего имени, — вдруг спохватился он.
— Норио Судзуки.
— Какими иероглифами оно пишется?
Судзуки пояснил.
Пока Огава думал о том, какой вопрос еще задать странному пришельцу, Судзуки сам атаковал его — молодого человека интересовало, при каких
— Откуда вам это известно?
Огава объяснил, что у него есть транзисторный радиоприемник. Судзуки с открытым ртом слушал рассказ Огава о том, как тот приспособил для своих нужд реквизированный приемник.
Потом Судзуки опять заговорил о возвращении.
— Как я могу убедить вас покинуть остров?
— Принесите приказ от майора Ёсими Моримура. Он мой непосредственный начальник. Я не могу прекратить выполнение предыдущего приказа, пока он не отдаст новый.
Майор Моримура на самом деле не был его непосредственным начальником, но Огава прочитал в газетах, что майор называет себя таковым.
Для Огава это означало, что Моримура просто поручено играть роль начальника Огава. Естественно, Огава не имел права назвать имя своего подлинного начальника — командира 8-й дивизии, генерал-лейтенанта Ёкояма.
— Хорошо, — согласился Судзуки. — Если я приведу сюда майора Моримура, вы встретитесь с ним?
— Да.
Огава неожиданно предложил:
— Я могу пойти с вами и переночевать у вас.
Это был способ проверить Судзуки.
Они вернулись под москитную сетку, которую раскинул Судзуки. Он вытащил новую пачку сигарет, консервную банку со сладкими бобами и бутылку джина. От выпивки Огава отказался.
— Жаль, — искренне огорчился Судзуки. — Думал, посидим тут вдвоем, выпьем.
Он вытащил ложку, и Огава с удовольствием принялся за бобы. Он почувствовал, что впервые за тридцать лет ест то, что должен есть человек.
Судзуки в изумлении качал головой:
— Я и думать не мог, что найду вас всего за четыре дня.
Огава беспрерывно курил и смотрел в небо. Луны не было. Он отвечал на вопросы Судзуки и сам рассказывал ему о службе в армии, о жизни в Китае. Он перескакивал с одной темы на другую. Но Судзуки не возражал. От джина он осоловел, глаза у него периодически закрывались.
Он тоже кое-что рассказал о себе. Он много путешествовал, объездил пятьдесят стран за четыре года, и наконец заявил, что отправляется на поиски Огава, панды и снежного человека. До панды и снежного человека у него руки не дошли, но лейтенанта он обнаружил.
Единственное, о чем Огава наотрез отказывался говорить, было связано с оружием. Он не сказал Судзуки, сколько патронов у него осталось.
Огава подозрительно следил за тем, как Судзуки готовил еду: это было совершенно не по-японски. Когда тот развел большой костер и дым поднялся в небо, Огава забеспокоился.
— Нам надо спрятаться в горы, — сказал он.
Они вскарабкались наверх как раз, когда рассвело.
Судзуки поставил фотоаппарат на автоматическое включение, — и они сфотографировались вдвоем.
— Я скоро вернусь за вами, скорее всего в октябре, — сказал Судзуки. — Пресса сделает из этого сенсацию номер один.
Он засмеялся и отдал лейтенанту честь. Огава пожал ему руку. Они попрощались. Огава двинулся дальше в горы. Он вспомнил слова Касима: «Подождем, пока люди не придут к нам сами, но не будем им слишком доверять».
На следующее утро Огава отправился проверить тайник с боеприпасами. Он боялся, что, если пройдет слишком много времени, он не сможет его найти.
Огава чувствовал себя совсем молодым, хотя ему уже исполнилось пятьдесят два года. Он был уверен, что спокойно продержится на острове еще двадцать лет. Но боеприпасов могло не хватить на долгую борьбу. Прежде они вдвоем с Касима расходовали примерно по шестьдесят патронов в год, потом сократили до двадцати. Огава полагал, что, оставшись один, сумеет обойтись пятьюдесятью патронами в год.
Пересчитав оставшиеся боеприпасы, он отложил треть на непредвиденные нужды и пришел к выводу, что должен ограничить свои потребности тридцатью патронами в год.
Иногда Огава думал о том, что на острове он в конце концов ведет неплохую жизнь. Ему не приходится ежедневно в поте лица зарабатывать себе на пропитание. И если ему суждено умереть здесь, то он уйдет из жизни прямо в синтоистское святилище Ясукуни, как положено воину, погибшему при исполнении воинского долга.
Судя по газетам, майор Моримура, выйдя в отставку, стал торговать книгами. Огава, впрочем, полагал, что это лишь маскировка, и на самом деле майор продолжает вести важную разведывательную работу. Если бы это было не так, майор уже давно прислал бы Огава приказ прекратить боевые действия на острове.
По ночам Огава снилось, что он напоролся на вражеский патруль, хочет выстрелить, но не может передернуть затвор.
Через две с лишним недели Судзуки вернулся. Огава нашел в условленном месте пластиковый пакет с двумя фотографиями и копиями армейских приказов.
Огава с изумлением разглядывал собственные карточки. Он вдруг заметил, что стал похож на своего отца, которого раньше так ненавидел, и одновременно — на японских генералов Садао Араки и Сэндзюро Хаяси. Он с гордостью подумал, что, когда проводишь в армии столько лет, неминуемо приобретаешь какие-то общие для всех старых солдат черты.
Огава тщательно изучил привезенные ему копии приказов.
Один приказ был отдан по 14-й армии, второй — по специальному батальону, которым командовал майор Моримура.
Первый приказ — о капитуляции — был подписан генералом Ямасита и был похож на те приказы, которые всегда сбрасывали над островом в виде листовок. В другом говорилось, что «лейтенанту Огава будет отдан приказ в устной форме».
Это было то, чего столько лет тщетно ждал Огава. Офицерам-разведчикам приказы всегда отдавались в устной форме, расширяя смысл письменного приказа.