Странствия
Шрифт:
Был созван совет, дабы решить, что следует предпринять при подобных обстоятельствах, и большинство присутствующих высказалось за то, что, поскольку крепость и страна захвачены противником, все ашенцы, находившиеся в ней, перебиты, а Шемена располагает весьма значительными силами на море и на суше, следует, безусловно, возвращаться, поскольку обстановка не соответствует той, которую они ожидали встретить. Хередин Магомет этому решительно воспротивился, сказав, что скорее погибнет, как мужчина, чем будет жить в позоре, как женщина; король избрал его для подвига, и сохрани боже, чтобы он, Хередин Магомет, согласился хоть сколько-нибудь упасть в глазах тех, кто был высокого о нем мнения. Он даже поклялся костями Магомета и всеми светильниками, горящими день и ночь в его храме, умертвить как предателя всякого, кто будет несогласен с ним, сварив его живьем в смоле, что он также не преминет сделать и с Лаке Шеменой. С этими горячими и гневными словами он приказал судам сняться с якоря и под громкие крики и звуки инструментов, барабанов и колоколов,
Едва он показался, как Лаке Шемена, успевший к этому времени уже приготовиться к встрече с ним и пополнить свои силы отборными воинами, которые прибыли к нему из Перы {118}, Бинтана и Сиака, а также других соседних мест, снялся со своей стоянки и пошел к нему навстречу на середину реки. Обменявшись обычными артиллерийскими залпами, оба флота бросились друг на друга, гребя изо всех сил, и так как обе стороны шли на сближение и не избегали друг друга, бой продолжался примерно около часа без перевеса на чьей-либо стороне, пока военачальник ашенцев Хередин Магомет не был убит зажигательной бомбой, поразившей его в грудь и разорвавшей его на две части. С гибелью его ашенцы настолько пали духом, что решили отойти к мысу под названием Батокирин и укрепиться там до наступления ночи, пока не соберут свои силы. Однако они не смогли этого сделать, так как весьма быстрое течение в реке разбросало их суда в разные стороны. Таким образом флот ашенского тирана достался Лаке Шемене, за исключением четырнадцати судов; сто шестьдесят шесть судов было забрано в плен; тринадцать тысяч пятьсот ашенцев убито, не считая тех тысячи четырехсот, которые погибли в окопах.
Когда эти четырнадцать судов пришли и Ашен и королю было доложено обо всем случившемся, последний, как говорят, был так потрясен, что двадцать дней не хотел никого видеть, а по прошествии этого срока велел отрубить головы всем четырнадцати капитанам, а воинам, которые находились на спасшихся судах, велел под страхом быть перепиленными живьем сбрить бороды и носить впредь женскую одежду и бить в адуфы, где бы они ни находились. А если они захотят чем-либо поклясться, то пусть говорят: «Да сразит бог моего мужа» или «Не видеть мне радости от тех, кого я родила». И эти люди, видя себя присужденными к столь позорному наказанию, почти все ушли за пределы своей страны, а оставшиеся наложили на себя руки: одни отравились, другие повесились, а третьи зарезались.
И таким вот образом, как я описываю и как точно произошло в действительности, королевство Ару было избавлено от ашенского тирана и оставалось во власти жантанского короля вплоть до 1564 года, когда этот самый король Ашена с флотом в двести судов, притворившись, что идет в Патане, напал ночью на Жантану, где тогда находился король, и хитростью захватил его вместе с женами, детьми и прочими многими людьми и увез в свою землю, где расправился со всеми без исключения самым жестоким образом, а королю Жантаны велел выбить мозги толстой палкой. После этого он стал снова править королевством Ару, королем которого назначил своего старшего сына, того самого, которого потом убили при осаде Малакки, в то время, когда комендантом крепости был дон Лионис Перейра, сын графа де Фейры, защищавший крепость с воистину чудесным мужеством, ибо силы супостата были тогда столь велики, а наших было по сравнению с ними так мало, что без преувеличения на каждого христианина приходилось двести мусульман.
Глава XXXIII
О том, как на пути из Малакки в Панское королевство {119}я нашел в море двадцать трех христиан, потерпевших кораблекрушение
Теперь я хочу вернуться к предмету, о котором говорил выше. После того как я оправился от болезни, вызванной моим пленением в Сиаке, Перо де Фариа, желая предоставить мне возможность поправить свои дела, отправил меня на гребной ланчаре в Панское королевство с десятью тысячами крузадо его собственных товаров для передачи их фактору по имени Томе Лобо, проживавшему там, после чего я должен был проплыть еще сто легуа до Патане, куда мне надлежало доставить письмо и подарки королю и переговорить с ним относительно пяти португальцев, которых в королевстве Сиаме держал в плену его свойственник Монтео из Банша.
На седьмой день после моего отбытия из Малакки, находясь ночью на траверзе острова Пуло-Тиман {120}, примерно в девяносто легуа от Малакки и десяти или двенадцати от бара Пана, когда уже прошла половина утренней вахты, мы услышали два раза громкий крик в море, но ничего не могли разглядеть из-за еще не рассеявшейся темноты и не знали, что делать, ибо не могли понять, что означает этот крик. Управляясь парусами, мы отклонились от курса и пошли в ту сторону, откуда донеслись до нас крики; все мы вперили глаза и воду, стараясь обнаружить кричавших. В таком недоумении мы пребывали с час, пока не заметили на большом расстоянии какой-то низкий черный предмет. Не в состоянии определить, что это такое, мы снова стали обсуждать, как нам поступить в этом случае. Поскольку в ланчаре было четыре португальца, мнения о том, что следует делать, оказалось весьма и весьма различными; были такие, которые говорили, что это не мое дело и меня не касается, а идти нам надлежит по назначению, ибо потерять даже один час в пути значит подвергать риску все предприятие и доверенное мне имущество, и если приключится какое-нибудь несчастие, ответственность за него ляжет на меня. Тем не я ответил, что нам во что бы то ни стало необходимо выяснить, в чем дело, ведь даже если я теперь и не прав, как они уверяют, то держать ответ я буду только перед Перо де Фарией, которому принадлежат ланчара и товары, а не перед ними, у которых ничего на ладье нет, кроме них самих, а значат они для него столь же мало, сколь и я.
Пока продолжались эти пререкания, господу богу было угодно, чтобы рассвело, и тогда мы ясно увидели, что это люди, потерпевшие кораблекрушение и держащиеся за обломки корабля. После этого мы уже без опасений повернули в их сторону в их сторону и на веслах и на парусах направились к ним. Когда они убедились, что мы действительно держим курс на них, они всего только воскликнули шесть или семь раз очень громко: «Смилуйся над нами, господи боже!» Все это привело нас в крайнее смущение и изумление. И, приказав гребцам поскорее броситься в воду, мы их всех забрали на ланчару, а было их всего двадцать три человека: четырнадцать португальцев и девять рабов; они были так измождены, что лица их внушали ужас, и от слабости едва могли выговорить слово.
Приютив и разместив их как можно лучше, мы постарались узнать причину их злоключений. На что один из них ответил, заливаясь слезами:
— Сеньоры, зовут меня Фернан Жил Поркальо, и этот глаз, которого, как видите я лишился, мне выкололи ашенцы у стен Малакки, когда они во второй раз напали на дона Эстевана да Гаму. Последний, желая оказать мне милость, ибо знал, как беден я был в это время, выдал мне грамоту на право торговли с Молуккскими островами. О, если бы всевышний не допустил этого! Ибо там меня ожидали одни невзгоды! Вышли мы из порта Талангаме, являющегося рейдом нашей крепости Тернате, и после двадцати трех дней благополучного плавания при попутном ветре, когда мы были очень довольны нашими приобретениями, ибо в нашей джонке было тысяча баров гвоздики, стоивших более ста тысяч крузадо, несчастной судьбе моей было угодно допустить за великое множество грехов моих, содеянных в нарушение заповедей господних, чтобы на нас, пока мы переходили от норд-веста к зюйд-осту по отношению к мысу Суробайя {121}на острове Ява, налетел столь бурный норд, что от высоты поднявшихся валов и великой бури на море джонка наша получила пробоину в носовой части, из-за чего нам пришлось сбросить некоторое количество груза с палубы. Продрейфовали мы всю эту ночь без парусов, ибо из-за частых и весьма сильных порывов ветра нельзя было поставить и пяди их, как вдруг во вторую половину утренней вахты наша джонка пошла ко дну, и из всего экипажа ее, насчитывавшего его сорок семь человек, спаслись только эти двадцать три, которых вы видите. На обломках мы продержались четырнадцать дней и за все это время ничего не ели, съели только одного моего кафра, когда он умер, и мясом его питались восемь дней; нынче ночью у нас умерло два португальца, но их мы не пожелали есть, хоть и чувствовали великую потребность в еде и нам казалось, что мы не продержимся и дня и мучения, которые нам пришлось претерпеть, окончатся вместе с жизнью.
Глава XXXIV
О том, как я прибыл в Панское королевство с этими несчастными, и о том, что со мной там произошло
Все мы были потрясены и изумлены тем, что рассказал нам этот человек, равно как и печальным и измученным видом как его, так и его спутников. Поразило нас также, как милосердию господню угодно было спасти их столь чудесным образом. А посему мы воздали всевышнему всяческую хвалу, а неожиданных гостей наших укрепляли и подбадривали теми христианскими истинами, которые подсказало нам наше слабое разумение. Мы поделились с ними одеждой и несколько возместили в этом отношении понесенный ими ущерб. Мы уложили их на койки, на которых обычно спали сами, и постарались дать им те лекарства, которые, по нашему мнению, могли подействовать на них успокаивающе, ибо, по-видимому, оттого, что они столько времени не спали, у них кружилась голова и они падали на палубу в судорогах, ни будучи в состоянии прийти в себя в течение доброго часа.
От этого места мы пошли в поисках гавани Пан, куда прибыли около полуночи и стали на якорь у входа в нее против небольшого селения под названием Кампаларау {122}. Когда рассвело, мы поднялись по реке на веслах до города, отстоящего от входа в гавань примерно на легуа, где мы нашли Томе Лобо, который, как мы уже сказали, жил там в качестве фактора коменданта Малакки, и ему я передал привезенные мною товары.
И этот день у нас умерло трое португальцев из четырнадцати, которых мы нашли в море, в том числе капитан джонки Фернан Жил Поркальо и пять рабов-христиан. Всех их мы ночью бросили в море, привязав им к ногам и к шее камни, чтобы они остались на дне, потому что похоронить их в городе нам не разрешили, хота Томе Лобо готов был заплатить за это право сорок крузадо, ибо мусульмане считали, что земля этим будет опоганена и станет бесплодной, раз эти покойники не очистились от той свинины, которую они поели при жизни, что, по их, магометан, мнению, является тягчайшим грехом, какой только можно вообразить. Остальных уцелевших Томе Лобо поместил в своем доме и снабжал их в изобилии всем потребным, пока они не поправились и не вернулись в Малакку.