Странствующий цирк вампиров
Шрифт:
Глава 25
Всего за неделю до лучного состязания мы пошли на поле Янкса для тайной тренировки. Был конец июня, жаркий солнечный полдень. Все поле, усыпанное осколками, блестело так, будто кто-то разбросал по серой земле бриллианты. Даже несмотря на темные очки, нам пришлось зажмуриться, когда мы вышли на него. Ни малейшего дуновения ветра — воздух был неподвижным и мертвым. И пах соответственно. По крайней мере, что-то пахло.
— Что это так воняет? — спросил я.
— Твоя задница, —
— Что-то дохлое, — сказала Слим.
— Задница Дуайта, — пояснил Расти.
— Не-а, — возразила Слим. Ей тогда было тринадцать, и она называла себя Фиби. — Это трупы.
— Задница.
— Готова поспорить, что они так и не откопали их всех, — продолжала она. — Ну, понимаешь, жмуриков. Трупы. Здесь всегда так воняет.
— А вот и нет, — возразил Расти. Он бы стал спорить даже со скалой.
— Вот и да, — сказала Фиби. — Я чувствую этот запах каждый раз, когда мы сюда приходим. И иногда он становится сильнее, когда особенно жарко.
— Чушь, — буркнул Расти.
— Думаю, она права, — сказал я.
— Ну конечно, она же всегда права.
— Ну, чаще всего, — сказал я.
— Всегда и во всем, — возвестила Фиби с ухмылкой.
— Где ты собираешься стрелять? — спросил я.
— Здесь сойдет.
Я тащил мишень от самого дома. Мы сделали ее этим утром в моем гараже: картонная коробка, набитая плотно сложенными газетами, и фотография Адольфа Эйхмана из журнала «Лайф» [42] приклеенная с одной стороны.
42
Адольф Эйхман — офицер СС, сотрудник гестапо, во время Второй Мировой войны отвечавший за «окончательное решение еврейского вопроса», то есть, фактически, за работу лагерей смерти. После войны бежал в Аргентину, откуда был выкран агентами Моссада, предстал перед судом и был приговорен к смерти через повешение.
Интервью с Адольфом Эйхманом появилось в 22 выпуске 49 тома журнала «Лайф» 28 ноября 1960 года.
Я поставил коробку на земляной холм так, чтобы фотография была обращена к нам, и слегка наклонил. Фиби отмерила пятьдесят футов. Мы с Расти встали позади нее.
Первая стрела проткнула один глаз Эйхмана и опрокинула коробку.
Именно тогда я понял, что Фиби выиграет состязание.
Я поправил коробку и вернулся на место.
Вторая стрела попала в другой глаз Эйхмана. Он теперь выглядел так, будто его большие очки в темной оправе были украшены перьями.
Хотя от последнего удара коробка качалась, Фиби умудрилась попасть третьей стрелой в нос фотографии.
А потом кто-то окликнул нас:
— Так-так, это же Робин Гуд и его веселая команда!
Даже не оборачиваясь, мы узнали голос.
Скотти Дуглас.
Обернувшись, мы обнаружили, что он не один. За Скотти шли два его дружка, Тим Хэнкок и Энди Малоун по прозвищу «Шлепок».
Шлепок получил прозвище потому, что любил так издеваться над детьми вроде нас. Но он был ничуть не лучше, чем Скотти и Тим.
Посмеиваясь и ухмыляясь, они вразвалку приближались к нам, засунув большие пальцы рук за ремни, как desperados [43] к месту дуэли.
43
Бандит, головорез. Предположительно, от исп. «desesperado» — отчаянный. Возможно, искажение, возникшее в мексиканском варианте испанского языка, прижившееся в английском благодаря вестернам.
К счастью, ни у кого не было огнестрельного оружия.
У Слим был лук.
У нас с Расти в
Благодаря лохматым грязным волосам, бачкам до самых челюстей, черным кожаным жилетам поверх белых футболок, синим джинсам с широкими кожаными ремнями и мотоциклетным сапогах с пряжками по бокам, они были похожи на троицу Марлонов Брандо из «Дикаря», [44] слегка недопеченных, но пугающих.
44
The Wild One — фильм Ласло Бенедека с Марлоном Брандо и Ли Марвином в главных ролях, вышел в 1953 году. Брандо играет главаря банды байкеров, оккупировавшей небольшой городок Карбонвилль и развлекающейся там в свое удовольствие. После нескольких стычек с местными жителями, банде все-таки приходится покинуть город.
Фильм снят по рассказу Френка Руни (Frank Rooney) «The Cyclists' Raid», который, в свою очередь, основан на реально произошедших во время празднования Дня независимости в 1947 году в городке Холлистер, Калифорния событиях. Группа байкеров слишком разудало отметила праздник и устроенное по его поводу ралли. Самыми страшными преступлениями были ужасный шум, неповиновение полиции, безуспешно пытавшейся утихомирить разошедшихся гостей города, и громадное количество мусора, оставшееся после их отбытия. Тем не менее, благодаря прессе (и, в первую очередь, журналу «Лайф») события получили громкое название «Холлистерское восстание».
Скотти и Тим были старше нас на пару лет, а Шлепок был по меньшей мере на год старше них. И крупнее. Несмотря на вызывающий наряд, Шлепок был похож на пятилетнего малыша, — правда, очень волосатого, — которого накачали воздухом до такой степени, что он едва не лопался. Его живот, выпиравший между нижним краем футболки и ремнем низко сидящих джинсов, был неприятного белого цвета и весь покрыт темными волосами, росшими тем гуще, чем ближе к пряжке.
Шлепок учился в том же классе, что и его приятели, так как раз или два оставался на второй год. Он не обладал блестящим умом. Как и его товарищи, если честно.
Скотти поднял руки:
— Не стреляйте, — сказал он Фиби.
Она опустила лук, но оставила стрелу на тетиве.
— Мы первые сюда пришли, — сказала она.
— И че? — спросил Скотти.
— Так что, может, вам стоит пойти куда-нибудь еще.
— А может, мы не хотим никуда идти.
— Может, нам и здесь нравится, — добавил Тим.
Скалясь как придурок, Шлепок поглядел на своих приятелей и выдал:
— Вообще, она не сказала волшебного слова.
Они засмеялись. Шлепок был такой остряк.
— Пожалуйста, — сказала Фиби, хотя и понимала, что «волшебное слово» не подействует на этих трех бестолочей. Мы догадывались, что они не уберутся просто так, не «развлекшись» с нами по-своему — а в головы им могло прийти что угодно.
Скотти, Тим и Шлепок остановились в четырех или пяти шагах от нас, улыбаясь так, будто мы им принадлежали.
Подначиваемый дружками, Скотти спросил:
— Что «пожалуйста»?
— Пожалуйста, уходите и оставьте нас в покое, — ответила Фиби. Возможно, она была напугана до смерти, но ее голос оставался спокойным.
— А что вы нам дадите за то, чтобы мы ушли? — спросил Скотти.
— Чего вы хотите? — сказала Фиби.
Закусив губу, Скотти потер подбородок большим и указательным пальцами и нахмурился, как будто глубоко задумавшись:
— Нууу, — протянул он, — дайте подууумать.
— Лучше бы вам оставить нас в покое, — сказал Расти со слезами в голосе. — Папа Дуайта работает в полиции.
Как будто они этого не знали.
— Как будто нам не насрать, — сказал Скотти. Уставившись на меня, он спросил: — Ты что, побежишь жаловаться?