Страшнее смерти

Бессмертный Алекс

– Попросила тебя расслабиться.

– Вот именно! И я спросил тебя: почему? Помнишь, что ты ответила мне?

– Не помню.

– А я помню. Ты сказала мне, что у меня нет души.

– Я тебе это и сейчас скажу. С ещё большим основанием.

– А что было потом, помнишь?

– Савицкий! Не разводи демагогию. Говори напрямую.

– Как раз в то время, когда мы с тобой беседовали, как раз в тот момент, когда ты сказала мне о душе, там, в стороне, мимо нас проходили эти два господина, – он показал на Хмыря и Ботана. – И я спросил тебя:

значит, у меня души нет, а у них есть? И ты ответила: у них – есть. И спросила меня, за что я так презираю их, за то, что они из бедных? Ты помнишь, что я тебе ответил на это?

– Не помню, и помнить не хочу.

– Я ответил тебе, что презирал и презираю их не за то, что они батраки. Я презираю их за то, что у них нет духа. Да! Если у меня нет души, то у них нет духа! А отсутствие духа – это диагноз. И диагноз этот звучит так – лузер.

– Отсутствие души тоже диагноз. И звучит он так – негодяй.

– А потом ты мне сказала, что лучше бы пошла на дружескую встречу с кем-нибудь из них, чем со мной. Я понимаю, что это была шутка, но, не скрою, что она несколько задела меня.

– Савицкий! Зачем я тебе нужна? Столько лет прошло. Ты до сих пор не можешь забыть? Не можешь смириться, да? Думаешь, всегда должен получать, что хочешь? И ты решил отомстить, и мне, и этим двум, которые уж точно ни в чём не виноваты, так? Браво!

– Не отомстить, а доказать. Доказать тебе, что отсутствие духа – диагноз более тяжкий, чем отсутствие души.

– Ты самовлюблённый псих, Савицкий.

– Сейчас докажу. Не тронувшись с этого места. – Мориарти встал, как вкопанный. – Как по-твоему мне удалось заставить их сыграть свои роли? Ты думаешь я их бил, ломал, шантажировал?

– Не сомневаюсь.

– Я всего лишь предложил им работу. Хорошую работу, с хорошим для них окладом. А потом я и попросил их об этой услуге. Объяснил им, что ты нанесла мне обиду, и я хочу отомстить тебе, опустить тебя. И знаешь, они долго не размышляли.

Руки Молнии, стянутые на груди, разжались, упали. Она подошла к Хмырю и Ботану почти вплотную.

– Кирилл, это правда?

Два десятка пар глаз сверлили вмятого в стену Ботана. Стоящий позади всех, и потому невидимый никому, кроме «подсудимых» Качок, показал в этот момент свой огромный кулак, и провёл большим пальцем по горлу.

– Прости, Мара… – Ботан кивнул головой.

– Прости… Так хотелось вылезти из нищеты. Такой шанс… – добавил понурившийся Хмырь.

Маринкины губы задрожали, верхняя поползла вверх, выдавая презрение.

– Вот и доказательство! – торжествующе провозгласил Мориарти. – Отсутствие духа – это не только диагноз – «лузер», но ещё и диагноз –«подонок».

Публика зашумела. Триумфатор жестом призвал её к тишине.

– Дорогие одноклассники! Через пять минут подадут сладкое. А после десерта, каждую из наших милых дам, ожидают подарки, которые мы, мальчишки, приготовили для вас с любовью и уважением. Господ же Пыльникова и Черных, мы больше здесь не задерживаем. Мерзавцы подлежат исключению из нашего класса.

В ночи, быстрым шагом, почти бегом, заложив руки в карманы, по дорожке, через тёмный страшный сад, сгорбившись, спотыкаясь, они уносили свои тела прочь от этого места. Хмырь громко всхлипывал. Ботан плакал молча.

У самых ворот Хмырь резко остановился. Как безумный схватил Ботана за плечи. Его пальцы давили так, что Клиф чуть не закричал.

– Ты знаешь почему они сильнее? – спросил он сквозь слёзы, срывающимся голосом. – Потому что зло всегда сильнее. Зло – это сила!

Вдали, сквозь мерцающие щели в чёрной завесе сада, ещё виднелись огоньки окон снятого Мориарти особняка. Порывы ветра ещё доносили обрывки звуков музыки. Вечеринка продолжалась.

Хмырь отпустил плечи Ботана. Как заворожённый уставился на прорывающиеся сквозь черноту всполохи. Его челюсти сжались так, что казалось, будто слышится треск зубов. Спустя мгновение, из горла его вырвался непередаваемо страшный, невоспроизводимый звук, который напоминал и шипение гремучей змеи, и вой матёрого волка, и надрывный рык раненного льва…

– Проклинаю!!!

– Так что я тогда сказал? – Вольт не мигая глядел на Клифа. Под кожей катались нервные желваки.

– Истерил ты. Проклинал.

– Ещё, идиот! Что ещё я сказал?

– Да не помню я! Заколебал! Что-то там про зло.

– Вот! – Вольт потряс указательным пальцем. – Вот! – он откинулся на спинку стула. – Наконец-то! Зло! – Вольт снова подался вперёд, снова навис над Клифом. – Зло – это сила. Зло – это добро.

– Эй, чувак. Да ты в натуре, взбрендил по полной. – На этот раз Клиф не отстранился. На этот раз он привстал и придвинул свою физиономию к физиономии Вольта, так что его нос едва не касался Вольтового веснушчатого крючка. – Ты для того меня вытащил, чтобы бред нести? У меня, что, других дел нет?

Вольт опустился на стул. – Да какие у тебя могут быть дела? – он махнул на Клифа рукой. – Вместе с папочкой редиску на огороде дёргать? Таким же ничтожеством, как ты.

– Э! Ты отца-то моего не трожь, козлина! – теперь Клиф сам нависал над Вольтом.

– Что? Правда глаза колет? – Вольт, на всякий случай, отодвинулся подальше. – А правда в том, что твой отец – ничтожество. И мой – ничтожество. И ты ничтожество! И я. А всё почему? Потому что, добро… добро, твою мать!

– Что ты несёшь, придурок?

– Я несу вещи известные каждому, даже такому дебилу, как ты. Кто отец Мориарти? Акула. Хищник. Монстр. И Мориарти такой же. Поэтому у них есть всё. А у наших родителей, с их слюнявой добротой, с их, блин, совестью, интеллигентностью – ни хера. И мы с тобой такие же, чувак. Борьбу за выживание никто не отменял. Закон природы. Сильный жрёт слабого, и точка.

– Ну?

– Баранки гну! Добро приносит зло. Добро претит природе. Понял, болван?

– Да на фига мне твоя философия, Ницше комнатный?