Страсть герцога
Шрифт:
И скольким из них удавалось на какое-то мгновение тронуть его родителей, отчаянно желавших вернуть своего сына. Того сына, который имел для них значение. Того, о котором у них сохранились лишь теплые воспоминания.
– На кону огромные деньги и обширные владения, – добавил он холодно. – И каждый это понимает.
– Да, полагаю, если вы найдете его, ваша жизнь сильно изменится.
Ее деловой тон и любопытный взгляд разозлили его.
– На что это вы намекаете? На то, что я могу хотеть найти его по какой-то иной причине, чем
– А можете?
От гнева желудок Максимилиана сжало.
– Вы думаете, я хочу выследить его и убить, чтобы сохранить за собой герцогский титул?!
Ей хватило воспитанности для того, чтобы залиться краской с ног до головы.
– Я не имела в виду…
– Разумеется, имели. – Максимилиан резко рассмеялся. Как будто и правда мог хотеть тащить на себе бремя наследия своей семьи. – Вот только, в отличие от вас, имеющей кучу братьев, у меня он лишь один, и я отдал бы что угодно за то, чтобы вернуть его.
Он и правда с радостью передал бы этот проклятый титул Питеру, лишь бы избавиться от чувства, что он обязан жениться, рискуя тем самым передать потомкам безумие, которое, казалось, преследовало его род.
– Кроме того, – продолжил он, – если бы я и правда хотел уничтожить своего брата, то разве не было бы глупо приходить сюда и объявлять о том, что я его ищу? Наоборот, у меня были бы все причины скрывать от вас то, кем мне приходится Питер. Приходился.
Он сверкнул на нее глазами.
– Однако мне ненавистна сама мысль о подобном коварстве. Именно поэтому я и не люблю, когда меня дурачат проходимцы и самозванцы. Я – легкая цель, поскольку любому, кто слышал мою историю, известно, что я никогда бы не узнал Питера. Мне было лишь три, когда мой… когда кто-то выкрал его.
Он не собирался говорить ей о том, кем был этот «кто-то». Как и о том, как это похищение разбило жизнь его родителей на мелкие осколки, в особенности жизнь его отца, который унес правду с собой в могилу. И Максимилиан пребывал в решимости оставить ее похороненной вместе с ним.
Но он не сможет этого сделать, если Питер жив.
В его памяти сами собой всплыли последние слова, сказанные ему отцом уже в глубокой деменции:
«Значит, у меня всего один сын?»
«Да, отец, твой другой сын мертв», – ответил ему Максимилиан.
«Нет! – яростно запротестовал отец. – Ты не понимаешь».
Мог ли отец пытаться сказать, что Питер жив? Но к чему тогда вопрос о том, один ли у него сын?
Максимилиан нахмурился. Его уже дурачили. Питер не мог быть жив. Бонно был лишь гнусным негодяем.
– Очевидно, Тристан каким-то образом ошибся по поводу вашего брата, – сказала мисс Бонно. В ее голосе зазвучали нотки жалости. – Я напишу его нанимателю во Францию, чтобы ему так и сказали, и на этом все и закончится.
Подобно вихрю герцог развернулся к ней.
– О нет, – произнес он резко. – От меня он так просто не отделается. Платок, фроттаж которого он приложил к письму, вне всяких сомнений принадлежал Питеру. И я, черт возьми, хочу услышать, как он его заполучил, если мой брат вместе со всем своим земным имуществом сгорел в огне в Бельгии четырнадцать лет назад!
Гневные слова эхом отразились от стен комнаты, и в тот самый момент раздался стук в дверь. Взгляд герцога переместился на стареющую женщину, стоявшую в дверном проеме с подносом в руках.
Мисс Бонно медленно встала, словно опасаясь, что если она не будет двигаться медленно и осторожно, то он на нее бросится.
– А, миссис Биддл принесла наш чай, ваша милость.
Вместо того чтобы сказать служанке входить, мисс Бонно сама скользнула к двери, с опаской косясь на него.
Герцог ощутил досаду. Ему был знаком этот взгляд. Так смотрели на его обезумевшего отца. Именно из-за подобных взглядов Максимилиан обычно тщательно следил за каждым своим словом и действием. Люди вечно смотрели на него в ожидании того, что он проявит знакомые симптомы. А он никогда не доставит им удовольствия, дав повод думать, что они заметили в нем что-то… неладное.
То, что мисс Бонно увидела, как он вышел из себя, раздражало его больше, чем ему того хотелось. Вся эта ситуация выбивала его из колеи.
Взяв поднос у служанки, мисс Бонно поставила его на стол.
– Будете чай, сэр?
Чай. Это было так нормально, так повседневно. А Максимилиану ничего сейчас не хотелось так, как ощущать нормальность и повседневность.
Спокойствие, которое он с усилием придал своему голосу, казалось, передалось и ей. Ее плечи расслабились.
– А как вы его пьете? – спросила она, готовя напиток.
– Крепкий. Черный. Без сахара.
– Как странно, – сказала она, ставя чашку и блюдце на стол перед стулом и без лишних церемоний приглашая его таким образом садиться. – Я пью чай точно так же. И мой отец пил его так. Маман считала нас обоих сумасшедшими.
Упомянула ли она безумие с целью спровоцировать его? Максимилиан с подозрением на нее покосился.
– Тогда бы она, вероятно, сочла сумасшедшим и меня.
– О, не сочла бы. Вы – герцог. – Ее голос стал едким. – Герцоги выше любых упреков.
Она не могла знать, что безумие преследовало его семью, иначе не говорила бы об этом с такой легкостью. И ей не было даже известно о Питере, потому не могло быть известно и обо всем остальном.
– Как я понимаю, вы не разделяете мнения своей матери о герцогах.
– Она уже умерла. – Ее голос едва заметно дрогнул. – Но – нет, я не разделяю ее мнения. – Она смело встретила его взгляд. – Я считаю, что ни один человек не может быть выше упреков.
– Кроме ваших братьев? – протянул Максимилиан.