Страсть и ненависть
Шрифт:
Мои губы такие ободранные и потрескавшиеся, что я вижу кровь между трещинами. Облизываю их и чувствую жжение. Мой свадебный макияж буквально сполз по моим щекам. Я выгляжу, как мертвец.
Но это не самое плохое.
Худшее — это мое платье.
Мое красивое свадебное платье.
Оно порвано.
Окровавлено.
Изодрано.
Цветом оно больше не напоминает слоновую кость. Оно измазано в грязи, масле, копоти, моче и слишком большом количестве крови.
Я отвожу свой пристальный взгляд, когда слезы скапливаются в уголках моих глаз. Включаю душ и мгновенно снимаю платье. Оглядываюсь вокруг, пока моюсь.
Возможно, я получила немного человечного обращения, но не представляю, что будет дальше.
Пар заполняет мои поры, пока я стою под потоком воды, впитывая ее, убеждаясь, что каждая частица меня тщательно очищена — каждая часть, кроме моих израненных запястий.
Я думаю о Роналдо в той клетке и о том, что он сказал: заявить о себе.
Думаю, что я сделала свою работу.
Если бы я не нанесла удар Человеку-топору, он бы не напал на меня. Вероятно, вместо этого позже меня бы снова избили. Мне ненавистна мысль, что мое насилие привело его к этому.
После душа я хватаю одно из пушистых белых полотенец с держателя и оборачиваю его вокруг тела. Вытираю волосы сухим маленьким полотенцем, затем выхожу из ванной, выглядывая за угол.
Увидев, что поблизости никого, я на носочках по мягкому коричневому ковру подкрадываюсь к шкафу-гардеробу.
Щелкая выключателем, ступаю внутрь. Когда пространство освещается, я ошеломлена.
Патанса не шутила. Здесь есть одежда любого размера. Некоторая, похоже, ношенная, но большая часть новая.
Снимаю с вешалки пару джинсов своего размера, серую рубашку с длинными рукавами и какие-то кроссовки.
Иду назад в ванную комнату и пристально смотрю в зеркало. В обычной ситуации я сделала бы прическу и макияж. На полке возле зеркала есть шкатулка для драгоценностей, но я не буду пользоваться ни одной из этих вещей. Это не мое, и я не марионетка, с которой они могут играть.
Все-таки решаю обработать свои запястья и забинтовать их в надежде, что они продолжат заживать без заражения. Шиплю и топаю, когда лью спирт на каждое запястье, прежде чем обернуть их бинтом.
Кроме этого больше ничего не делаю. Дам волосам высохнуть на воздухе и пойду с фиолетовыми синяками вокруг глаз. Таким образом, он узнает, какой ущерб нанесен мне из-за него. Из-за его людей.
Я иду к двери и медленно открываю ее.
Патанса стоит в коридоре, как и говорила. Ее руки находятся за спиной, брови нахмурены, поскольку она сосредотачивается на мне.
— Проклятье, почти вовремя, — бормочет она, отстраняясь от стены. — У тебя меньше часа.
— Я успеваю? — спрашиваю я ее, прибавляя шаг.
Она смотрит через плечо, но не отвечает.
Вместо этого идет вниз по лестнице, а я следую за ней. Пока иду, считаю картины на стенах. Четыре из них портреты. На всех разные люди. У всех мужчин невозмутимый вид и холодные, мертвые глаза.
Такое ощущение, что они наблюдают за мной.
Не знаю почему, но от этих портретов у меня мурашки бегут по коже. Предполагаю, что они предки босса.
Когда мы оказываемся внизу, Патанса поворачивает направо. Я хмурюсь, поскольку смотрю налево, где кухня.
— Я думала, ты говорила, что мы собираемся поесть?
— Да.
Она не оглядывается назад, лишь продолжает идти. С опаской я следую за ней, продолжая наблюдать за обстановкой. Я не понимаю, насколько сильно нервничаю, пока не чувствую, как мои ногти впиваются в ладони.
Я ослабляю сжатые кулаки, пока мы шагаем по длинному коридору. На стенах еще больше картин, но на них нет людей. Это просто картины.
Все красивые.
Явно мужские.
Темные и пугающие.
В нижней части каждой есть подпись. Большая «Д» и какие-то каракули.
Изучая картины, пока мы проходим, я понимаю, что все их создал один и тот же человек. Одна из них, с юным склонившимся мальчиком, застает меня врасплох.
Другие были постановочными, а эта — сдержанная и грустная.
Мальчик наклонился, глядя на свои окровавленные руки. Перед ним море, но оно не синее. Оно темно-красное, высокие волны. Мальчика окружает деревня. Кажется, он страдает... в агонии.
Я, не моргая, смотрю на него. Главным образом потому, что меня зацепила кровь на его руках, как будто он сделал что-то, чего никогда не должен был делать.
— Пойдем, — взволнованный голос Патансы частично проникает в мои мысли, и я, быстро моргая, спешу за ней.
Когда мы оказываемся в конце коридора, она открывает двойные белые французские двери и входит. Внутри комнаты обеденный стол. За этим столом может уместиться, по крайней мере, двадцать человек.
В середине стола, на левой стороне, одно место уже сервировано. Там стоит серебряный поднос, и я чувствую аромат еды с того места, где стою.
Соленый.
Сладкий.
Пряный.
Мой рот наполняется слюной, и меня охватывает желание отпихнуть Патансу с пути, чтобы добраться до еды, но я сохраняю спокойствие. Не хочу выглядеть отчаянной или жадной.
Она закрывает двери за нами, а затем шагает в дальний угол.
— Иди. Ешь. — Она поднимает руку, указывая на закрытый поднос.
Я смотрю на нее, прежде чем направиться к столу. С каждым шагом я осматриваю обстановку столовой. Высокие потолки и большие люстры производят впечатление элегантности, но портрет на стене напротив двери бросается в глаза, поражая своим масштабом.