Страсть на холсте твоего преступления
Шрифт:
— Спасибо, милая, — благодарит мужчина и нас отвлекают. Андреас видит человека за моей спиной, а я ощущаю присутствие волка и запах дерева близко к своему сердцу. Харрис. Харрис прямо за моей спиной.
— Я потанцую с ней, — приказывает, властвует, доминирует. Его рокочущий голос прямо из глубин гортани заставляет блаженно закатить глаза. Мой предатель.
Андреас кивает, протягивая мою руку в лапы хищника. Он отдает меня в его руки. Отпускает. Я сжимаю зубы от накалившихся чувств, но последнее, что сделаю — посмотрю на него. Музыка сменяется на классический вальс, должным образом напрягая моё тело. Ну почему он решил потанцевать со мной? Почему спустя столько
— Я говорил, как тебе к лицу красный цвет? — произносит его голос. Меня обволакивают в объятия. Его рука ложится на мою талию и с силой сжимает, от чего я протяжно ахаю в недовольстве. Да как он смеет? Вторая рука в отвлекающем жесте держит мою руку в воздухе, поддерживая и направляя танец. Я смотрю на его ключицы, слегка выпирающие из воротника рубашки, но никак не в глаза. Мой предатель рычит, его недовольство вырывается из самых глубин грудной клетки, будто была заперта всё это время.
— Это всё, что ты хочешь мне сказать? — я стараюсь держать свой голос гордо и уверенно. Меня больше не заставит плакать его отношение, его предательство и слова. Его забота — ничто для меня. Я была сделкой, глупым договором, я должна была влюбиться в Харриса и подписать договор по собственной воле. По доверию. А потом он бы растоптал меня и мою компанию, как одну из букашек на его пути. Он не хотел видеть меня наравне с собой, не хотел создать величественного конкурента или союзника. Всё, что он хотел — мою компанию и мою любовь…
— Тереза, я никогда не врал тебе. Когда я не мог сказать правду, я молчал. Я считал лучше держать тебя в неизвестности ради твоей же безопасности, чем кормить ложью, который ты бы давилась бы, но верила мне, — он сжал челюсть и черты его лица преобразились в остроту лезвия. Казалось коснешься и порежешься до крови, но я настолько изранена, что обычная царапина была смешна. Я отказываюсь смотреть в его глаза. Я не увижу ничего, кроме поглощающего холода. От его слов я вскипела, но продолжала контролировать выражение своего лица.
— Ты не врал мне, Харрис? Ты заботился обо мне, ведь я не первая, и не последняя девушка, попавшая под натиск твоего плана. Сколько их было? Сколько жизней ты сломал передо мной? Их явно было достаточно, ведь ты играл роль такого идеального мужчины, с такой настоящей подачей своих чувств, это ведь отточенный опыт, не так ли? А твой взгляд в некоторые моменты, будто ты восхищался мной… Боже, я ведь поверила тебе, представляешь? Если бы ты вложил ручку в мою руку и положил документ о передаче компании тебе, придумав умный план о том, что так будет лучше, я бы подписала. Ты знаешь об этом? Знаешь. Потому что ты продумал всё до мельчайших деталей в своей голове. Ты бы держал нож у моей спины, пока я ставила подпись, а потом вонзил бы и наслаждался моим падением. Моей смертью. Влюбить девушку, сломленную горем, которая отдаст свою душу демону ради компании… к черту тебя, ясно? — я выдёргиваю свою руку. Он цепями приковал меня к себе и не позволил отдалиться. Рука, предательски обжигающая мою талию, в воздухе взлетела вверх, поднявшись около моего лица, и я отпрянула, как от огня. Нет! Поднятая вверх рука всегда означала удар. Сильный удар. Я ахнула, зажмурилась, а через секунду моё сердце забилось под силой выработанного адреналина, и я раскрыла глаза. Он понял. Он всё понял. Силой он схватил меня за подбородок и поднял лицо к своим глазам.
Когда я впервые осознала то, что Харрис никогда не чувствовал ко мне того, что чувствовала я, это ощущалось как острая игла, проникающая в самую глубокую часть сердца. Она парализовала, лишила возможности доверять, верить и любить. Я столько дней чувствовала, что моя душа уязвима, что меня тошнило. От самой себя.
Его глаза два островка гнева. Злость и агония, разгоняющая хаос. Челюсть плотно сжата, напряженные морщины между бровей, нижние веки приподняты, пристально наблюдающие за мной. Губы, когда-то истерзано целовавшие мои, бледны, а ноздри расширены. Он был в гневе.
— Что он делал с тобой, Тереза? — спросил он одними губами, не дыша. И боль, столько месяцев сидевшая в груди вырвалась сплошным потоком. Я резко задрожала, словно от леденящего холода. Моё тело напряженно завибрировало под натиском того, что он может узнать, сколько мне доставили боли руки Андреаса. Холодный пот облил спину, заставив меня съежиться от страха.
— Ты меня уничтожил, Харрис. Из выгоды, из-за плана и договора. Ради компании и денег. У меня больше ничего нет. Ни родителей, ни компании, ни творчества, — я отхожу на шаг и выставляю свою руку вперед, чтобы он мог разглядеть худощавые кисти и бледность.
— Я кукла в руках Андреаса. Я принадлежу ему, и он делает со мной всё, что захочет. Играет со мной и моим творчеством, насильно забирая то, что всю жизнь принадлежало мне. Да лучше бы я умерла в тот день в твоём кабинете, чем терпела неуважение к своему телу, — шепчу громко я, опуская голову и бесперебойно качая ею из стороны в сторону.
— Я его, я больше не принадлежу сама себе. Я потеряла контроль, когда ты предал меня, — продолжаю я, рассматривая пол ресторана и блестящую обувь Харриса.
— Меня тошнит от самой себе. Я не могу поверить, что стала такой, стала подчиняться человеку, ведь он словно марионетка давит на мои больные стороны. Что произошло со мной? Я смотрю в зеркало и не узнаю того человека, что отражается в нем. Я разочарована собой. Я хочу очиститься от всей этой тьмы, от всех этих негативных мыслей. Я хочу обрести себя снова. Я хочу быть счастливой, — дрожь сильной рябью бьёт по моему телу, и я отступаю на шаг, не веря, что говорю всё в действительности, а не держу в себе. Секунда. Две. Три. Прошу, помоги мне. Помоги так, как делал все месяцы рядом со мной. Позволь мне снова обрести себя.
Я чувствую его горячую руку на голом участке своей руки. Слияние двух сердец: мертвого сердца и остывшего. Заботы и проблемы, которые три секунды назад тревожно посещали мою голову испаряются, уходят на задний план и становятся неважными. Остаётся лишь это мгновение, где он взволнованно прижимает меня к своему телу, обволакивая запахом сандала. Он обнимает меня. Он и правда делает это…
Я называю это Адом.
Круг пятый.
— Не прижимай меня к себе так крепко, Харрис, прошу. Мы не одни, — мой голос дрожит и хрипит от непролитых слёз. Я больше не заплачу, я не поддамся эмоциям и не поверю в его фальшивую заботу. Когда его руки сомкнулись у меня за спиной, я подумала, что мало кто из всех людей на земле знает правду об объятиях — немногие, наверное, понимают, как прекрасно находится в объятиях другого, когда хочется замереть и не двигаться часами. Чтобы по-настоящему оценить объятия любимого человека, надо прежде узнать, каково без них.