Страсть в жемчугах
Шрифт:
– У вас логика повесы, мистер Хастингс.
– Но пока я выигрываю в большинстве споров. Наверное потому, что все время прав, мисс Бекетт.
Она засмеялась, но тут же спохватилась, нахмурилась и пробормотала:
– Или же вы всегда ошибались, но слишком хитры, чтобы уступить здравому смыслу.
– Нет, невозможно! Но оставим вопросы морали. Что вас еще беспокоит, мисс Бекетт? Клянусь, что если добьюсь своего, то нарисую вас именно так, как вижу в этот самый момент.
Она вздохнула.
– Глупо это говорить, но… мне никогда не нравились мои волосы.
– Почему
– Понятия не имела, что все мужчины столь очарованы женскими волосами, мистер Хастингс. И я не думаю, что женщины знают эту тайну, иначе мы прекратили бы жаловаться и все время разгуливали бы с распущенными волосами, ведь так?
– Чтобы доставить нам удовольствие?
– Вероятно для того, чтобы доставить удовольствие самим себе.
– Но разве это не квинтэссенция аморальности, эгоистическое желание доставить удовольствие себе? Или же наше восхищение дает вам что-то важное?
– Нет на свете ни одной женщины, которая не хотела бы, чтобы ею восхищались.
– За исключением вас, – уточнил Джозайя.
– Да, за исключением меня. – Элинор улыбнулась. Ее нервозность таяла на глазах. – Я давно смирилась со своей внешностью, мистер Хастингс. Однажды я подслушала, как подруга моей мамы сочувствовала ей: мол ее единственное дитя унаследовало вульгарный цвет волос от какого-то неведомого ирландского предка. Я не питала иллюзий, что стану рафинированной английской красавицей, мистер Хастингс. Но мой отец всегда хотел, чтобы я стремилась к совершенству. И он говорил, что о леди судят по поступкам, а не по внешности.
– Подруга вашей матери была или слепа, или просто завидовала, поскольку ее собственные отпрыски, наверное, были бесцветными маленькими поросятами. – Джозайя осторожно потянул за еще один длинный локон, затем с такой же осторожностью опустил его на плечо девушки. – Но в одном я, вероятно, ошибаюсь, – добавил он.
– Вы? – спросила Элинор с насмешливым удивлением. – Правда?..
– Ну… – Он сделал глубокий вдох и подобрал несколько длинных шпилек, которые она бросила на пол. – Возможно, не ошибаюсь, но давайте посмотрим, найдется ли компромисс между вашими и моими желаниями.
Он зашел ей за спину и ловко собрал ее гриву в элегантно-небрежном стиле, оставив несколько локонов обрамлять лицо и каскадом спадать на плечи.
– Вот так. Теперь они не совсем распущены, так что, возможно, вы не станете слишком возражать.
Элинор с некоторым сомнением потрогала волосы.
– Не думаю, что вы квалифицированная дамская горничная, мистер Хастингс.
– Ни один мужчина к этому не стремится, мисс Бекетт. Я бы сказал, что мы смотрим на женскую моду совсем под другим углом, не так, как вы, – заметил Джозайя. «А когда речь о женской одежде, то любой мужчина главным образом думает о том, как ее снять», – добавил он мысленно.
– Сомневаюсь, что в дамской моде есть для вас какие-нибудь тайны, мистер Хастингс. Но я буду полагаться на миссис Эскер. – Сказав это, Элинор почему-то вдруг залилась румянцем.
Джозайя взглянул на нее с улыбкой. «Похоже, вы представили, какой дамской горничной могу быть я, моя чопорная мисс Бекетт. Вы прочитали мои мысли, увидели в глазах игру моего воображения, верно?»
– Вот и хорошо, мисс Бекетт. Пожалуйста, не двигайтесь.
Он пододвинул стол со свечами к помосту и поставил мольберт прямо напротив девушки. Джозайя находился в восьми – десяти футах от модели, хотя знал, что это ближе, чем порекомендовали бы большинство его коллег. Даже при этом он не доверял своим глазам, но не собирался прищуриваться и напрягаться без необходимости. Пустой холст стоял на полу, у стола, и Джозайя опустился на колени, чтобы взять его. Затем тотчас же, не теряя ни секунды, подхватил карандаш, которым коснулся уже загрунтованного холста. Он нарисует ее так, как нарисовал бы смертный, почтительно взирающий на красоту богини. Она и впрямь богиня, украшенная короной сияющих медных кудрей, спадающих кое-где на плечи и на спину.
Он солгал ей. Это красное платье ужасно возбуждало его, так как она сейчас выглядела не только беззаботной, но и сладостной и желанной. Он намеревался изобразить ее так, чтобы мужчина, смотревший на нее, грезил о том, каково обладать этой женщиной.
Ее глаза были самого чудесного оттенка зеленого, какой ему только доводилось видеть. Не изумруд и не нефрит. Это был оттенок… бросавший вызов любым попыткам его описать. Может быть, увядающая зелень, в попытках добиться которой он как-то всю ночь провел, снова и снова смешивая краски?
Джозайя рисовал быстро, рисовал словно одержимый.
– Я могу говорить? – спросила Элинор после долгих минут наблюдения за художником. Странная интенсивность его работы завораживала, уподобляла ее танцу, в котором сливались огонь его глаз и уверенные движения руки.
– Можете. Только не двигайтесь.
Прошло еще несколько секунд, и Элинор вдруг совсем расхотелось говорить. Ведь одно дело – светская беседа, но сейчас… Ситуация нарушала все правила, которые знала Элинор. Разговаривать с мужчиной, от каждого взгляда которого ее обдавало жаром? Интересно, куда заведет такой разговор?
– Ну? – Он перестал рисовать и одарил ее лукавой улыбкой. – О чем же вы хотели поговорить?
– Видите ли… Я задаюсь вопросом, не следовало ли мне сначала подумать, прежде чем заговорить.
Джозайя покачал головой и вернулся к работе.
– Говорите что хотите. Тут вам не грозит опасность ошибиться. И я уверен, что меня разговор в любом случае развлечет, мисс Бекетт.
– Всегда есть опасность сказать что-нибудь не то, мистер Хастингс. Скажите, а вы… Вы наверняка не намереваетесь…. становиться на колени? Я хотела сказать… вы на полу, сэр.
– Наверное, вы не привыкли к мужчинам у ваших ног.
– Нет. А вы полагаете, что следовало бы?
– Я полагаю, что вы привыкнете к этому раньше, чем я закончу, мисс Бекетт. А мне на моем месте очень удобно. Теперь сидите спокойно. – Джозайя улыбнулся, почувствовав, что девушка начала успокаиваться и уже почти не нервничала.
Но Элинор-то точно знала, что никогда не привыкнет к тому, что Джозайя Хастингс – на коленях у ее ног. И он так смотрел на нее своими теплыми карими глазами…