Страсть в жемчугах
Шрифт:
– У меня такое чувство, что вы снизу смотрите на мой нос, – выпалила она, тут же покраснев.
Он рассмеялся, и от его чудесного смеха по спине ее пробежала дрожь удовольствия.
– Да не смотрю я на ваш нос! Слово даю.
– Ну, если даете… – Элинор улыбнулась и погрузилась в странную работу, каковой являлось позирование художнику.
Свечи слепили, перед глазами словно вспыхивали звезды, и невозможно было смотреть куда-нибудь еще, кроме как на присевшего у ее ног Адониса, что-то рисующего на холсте резкими уверенными
– Когда вы впервые поняли, что вы художник?
– Думаю, лет в десять. Наша гувернантка наказала меня тогда за какую-то проделку. Я уже не помню, что натворил, но уверен, что наказание было совершенно заслуженное. Во всяком случае, меня отправили сидеть в маленькой пустой комнате, пока я не раскаюсь. Но в окно со старыми стеклами лился чудесный свет, пылинки плясали в солнечных лучах, и комната преобразилась. – Джозайя улыбнулся воспоминаниям. – Она менялась постоянно. Это походило на медленный танец света и цвета, и я был очарован, загипнотизирован.
– Надо полагать, вы не слишком быстро раскаялись.
– Я провел там несколько часов. Гувернантка и родители были убеждены, что я самый упрямый и своенравный мальчишка на свете. А я стеснялся сказать им, что потерял счет времени, наблюдая, как солнечные лучи двигаются по комнате. Именно тогда во мне родился художник.
Элинор попыталась представить себе это. Солнечные лучи она видела множество раз, но не могла припомнить, чтобы действительно замечала их. И уж тем более она не тратила время на наблюдение за их цветом и движением. Если ее наказывали, поворачивая дерзким носом в угол, она дула на паутину и в досаде топала маленькой ножкой.
– Судя по тому, как вы об этом рассказали, вы потом умышленно проказничали, чтобы вернуться в ту комнату.
– Нет-нет, – ответил Джозайя. – Однажды увидев по-настоящему свет, я открыл для себя, что он повсюду. И это было… – Радость внезапно исчезла с его лица.
– Это было… – напомнила она.
Он пожал плечами и, казалось, помрачнел.
– Открытие, которое я нес с собой, куда бы ни шел.
– Как удачно, – заметила Элинор.
Художник еще больше помрачнел, и она замолчала. Теперь тишину нарушало лишь шуршание карандаша, стремительно скользившего по холсту. К счастью, потом они снова разговорились.
Глава 10
Вернувшись в гостиницу вечером в карете, Элинор отдыхала в своих апартаментах, вспоминая странности и сюрпризы прошедшего дня. Разговор с Джозайей Хастингсом походил на волнующую игру в шахматы. После нескольких ее неловких попыток заговорить слова потекли словно сами собой, и она перестала бояться, что скажет что-нибудь не то. И именно миссис Эскер – не ее муж – принесла поднос с ленчем и напустилась на Джозайю: мол, не дает модели перерыва на отдых.
К концу дня в ее «работе» появились первые признаки распорядка, и Элинор очень этому обрадовалась. В позировании, оказывается, не было ничего скандального – даже в вечернем платье, без перчаток, – и она пришла к мысли, что все ее страхи беспочвенны.
«Я позирую художнику и хуже от этого не стала».
В конце сеанса Хастингс прикрыл холст тканью, объяснив, что не хочет, чтобы она видела работу в процессе.
– Это привилегия художника, мисс Бекетт. Он старается избегать критики до последнего мазка.
Любопытство мучило Элинор, но она доверяла Хастингсу и не стала спорить. «В конце концов, – говорила она себе, – вряд ли имеет значение, одобрю я результат или нет». Плата же за позирование обеспечит ее будущее, так что договоренность с художником – даже с учетом греховного красного платья – была вполне приемлемая.
Да-да, все замечательно!
Но что-то в мистере Хастингсе возбуждало ее любопытство. Казалось, что за очевидным обаянием этого слишком уж красивого мужчины с эмоциональным характером и сомнительной профессией таилось что-то еще… Элинор была убеждена, что он от нее что-то скрывает, но что именно?
Не существовало никакой миссис Хастингс – Элинор смело выяснила это, когда миссис Эскер пришла, чтобы помочь ей освободиться от красного платья и переодеться. Рита сообщила, что Джозайя, вернувшись из Индии вместе с неким Блэкуэллом, сначала гулял как мартовский кот, но потом исправился и теперь чаще всего остается дома, редко выходит.
«Возможно, он увлекся опиумом, – подумала Элинор. – Или какая-нибудь ужасная тропическая болезнь заставляет его месяцами сторониться людей». Но его лицо показалось ей чистым, а подобные напасти, насколько она слышала, обязательно оставляли отметины.
«А может, он просто…»
Стук в дверь прервал ее размышления, и Элинор пошла открывать.
– Ах, миссис Клей!..
– Я позволила себе вольность и принесла вам чай. Для чая уже поздно, но я подумала, что он может согреть вас, мисс Бекетт.
Миссис Клей держала перед собой накрытый поднос, и Элинор отступила, позволив хозяйке войти в комнату.
– Вы меня балуете, миссис Клей. Сегодня по дороге домой было немного холодно. Спасибо.
Миссис Клей поставила поднос на маленький столик между двумя креслами у камина.
– Надеюсь, вы здесь чувствуете себя как дома.
– Как может быть иначе? Комната восхитительная, миссис Клей. – Элинор сдернула с подноса салфетку и едва не ахнула, увидев красивое печенье и шарики помадки. – Вы не составите мне компанию?
– С удовольствием! Какая вы милая, что подумали обо мне. – Миссис Клей уселась напротив нее. – Я очень рада, что комната вам нравится. Я уже начала было сомневаться, что найдется подходящий постоялец, и тут появились вы. Талли вас просто обожает.