Страсти Евы
Шрифт:
Адлеровским районом завладела промозглая погода с моросью. Кладбище Невинных занимает обширную часть западных окрестностей Сочи. За воротами, открывающими путь к сонму упокоенных, преисполнились печалью изваяния херувимов с грустно опущенными крыльями. Меж ребер двух гротов тянутся вверх три марша обветшалой старинной лестницы. В низинах сгрудились деревья, на вид - будто из эльфийского мира, их поросшие мхом уродливо-погнутые вьюнки оплели скульптурные памятники и мемориальные доски. Крючковатые корни торчат из-под изъеденной долбящим дождем корки снега и выглядят как зовущие на помощь руки. По проталинам витает сырой кладбищенский туман, еще более
Монотонно качающаяся под зонтами траурная процессия несет пустой гроб до фамильной усыпальницы династии Воронцовых. На площади выстроилась разобщенная титулованная знать, которая с моим появлением, точно по щелчку хлыста, замирает в молчании и поочередно расступается, образуя пронизанный лживыми соболезнованиями коридор. Их въедливые взгляды сосредотачиваются на центре Вселенной, коим для них теперь являюсь я - та, кто поневоле взяла на себя обязательства правительницы. Орден провозгласил меня 6-й Наследницей.
По мере прохождения через строй гнилого болота я окидываю взглядом бессодержательные кислые мины сквозь оборонительную вуаль. Большинство собравшихся не видят различий между почтением памяти и очередным обязательным великосветским балом-маскарадом. На заднем плане, от мала до велика, откровенно скучают сразу несколько семей правящих архонтов. С другой стороны поочередно одергивают капризничающих детей жены высокопоставленных мужей. В сторонке неприкрыто перешептываются их выряженные в меха и бриллианты любовницы. В большинстве своем представители Ордена жаждут «полакомиться мертвечиной» - предвкушают громкий запоминающийся скандал с красочным битьем рожей об асфальт.
Черноту продажных падальщиков затмевает свет друзей и коллег, приехавших проститься с честным и благородным Никитой Воронцовым. У ворот склепа друг против друга стоят знатные кланы: Гробовые и Уилсоны - оба в полном составе. Полковник Уилсон утешительно гладит по голове причитающую от горя жену, Бобби забоится о трех младших братиках. На тяжелую артиллерию тиранов Гробовых я взглянуть не осмеливаюсь. По нисходящей линии идет их вездесущая свита, замыкает которую Белинда с солнцезащитными очками на носу. На один лад со жвачным пузырем она хлопает размалеванными черной подводкой глазами и с искусственной горечью подтирает носовым платком красный от кокаина нос.
От всеобщей отравленной фальшью скорби голова у меня идет кругом, я заплетаюсь в ногах и довожу ситуацию до абсурда: мой каблук запутывается в шифоновом шлейфе, и я лечу вперед руками на мощеную брусчатку прямиком к ногам Гавриила. В последний миг он удерживает меня за локоть и грубым движением ставит обратно на ноги.
– Осторожно!
– холоднее инея звучит его голос среди охающих и ахающих зрителей.
– Воистину сломать шею Индивиду никак нельзя, - не глядя на него, ядовито бухчу я и испытываю злую радость, когда он вздрагивает и быстро убирает руку.
– Я помогу тебе дойти, - в трудную минуту оказывается рядом со мной Бобби в отличие от больше не шелохнувшегося Гавриила.
– Спасибо, - блеклым голосом выдавливаю я из себя, каждой уязвленной клеточкой чувствуя прикованный к себе тяжелый взгляд синих глаз, но мне хватает сил побороть нависающие на ресницах слезы и не разрыдаться на людях.
Под руку с Бобби я добредаю до фамильного склепа. Родители
Собравшаяся толпа заполняет каждый свободный пятачок брусчатки. По обычаям Ордена церемонию прощания для правящих родов проводит всеми уважаемый ректор Академии. Хачатурян, одетый в длинную белую рясу, раскрывает старую книгу в кожаном переплете для совершения древнего обряда перерождения частей души усопшего архонта в телах смертных людей. Читая заклинание, он взывает к Стражу Смерти и льет воск на усыпальницу Никиты, рисуя пентакль. Заупокойная месса закрывается минутой молчания.
В поминальной тишине за горизонт закатывается солнце, поджигая буйством красок трепыхающуюся от ветра кромку леса. В кульминации пылающего заката из-за крыльев каменного ангела миру является мерило справедливости. Солнечный свет льется золотом по лицам умолкшей публики, прочерчивая линию между ложью и праведностью. Луч проходит длинный путь и озаряет до боли знакомые светло-русые волосы. Завороженно следуя за божественной рукой светила, я сталкиваюсь с опустошенным взором Гавриила. Сознательно избегать встреч взглядов дальше не получится - он в упор глядит на меня. Вид у него, по чести сказать, неважный и изнуренный: его склеры красны от полопавшихся капилляров, под глазами лежат тени. Столь выраженная усталость идеально подходит под портрет того, кто провел омраченные трауром ночи без сна.
«Плавали - знаем, Гавриил Германович!» - со злости поджимаю я посиневшие губы, всеми силами заклиная Небеса, чтобы у него взыграла совесть в кои-то веки.
Немигающим взглядом Гавриил внимательно следит за переменой моего лица. В дальнейшем у меня складывается впечатление, что он приходит к какому-то отрезвляющему выводу, так как потрясенно запускает пятерню в волосы и в бешенстве вылетает за ограду. Его свита недоумевает, мнения разделяются: профессор Волков с братьями Крестовичами, их полуголой грудастой секретаршей и пошатывающейся от кайфа Белиндой следуют ненормальной выходке Гавриила, армия Германа Львовича остается отдуваться за психанувших.
«Тиранов Гробовых нужно лечить от психоза в одном диспансере!» - решаю я, с трудом заглушив в себе разгоревшийся огонь злости.
По меркам заупокойных месс в Ордене принято выражать соболезнования близким родственникам. Одни трагические маски заменяют другие, пока перед моим лицом не возникает одноглазый декан. По-отцовски Жуковский заключает меня в объятия, бормоча, что он дружил с моим отцом и Никита ему как сын, поэтому он сделает все от него зависящее для восстановления правосудия.
– Спасибо за поддержку, профессор, - принимаю я его утешения.
– У меня будет к вам просьба. Не могли бы вы сбросить мне на почту информацию по скандинавскому мифу о Дикой Охоте. Особенно меня интересуют летописи Ордена.
Моя простая просьба ставит декана в тупик.
– Хм… слухи небеспочвенны, - сумасбродно бормочет он.
Очередь удивляться доходит до меня:
– Что вы имеете в виду?
– Я неудачно выразился, - скоро отступает Жуковский, фиксируя в скоплении черной массы рассредоточенную делегацию Гробового-старшего.
– Мне ничего конкретно не известно. Может… самую малость. Изложу в письме все, что знаю.