Страсти Евы
Шрифт:
Не позволяя себе побить рекорд прошлых ошибок, я глотаю скупую слюну в пересохшем горле и с обреченностью в голосе произношу:
– Наша эротичная картина будет одной сплошной ложью. Мне известно, в какую бесчестную мистерию ты со мной играешь на самом деле.
Гавриил мгновенно перестает мять мою грудь и ослабляет давление на горло:
– Продолжай.
– И даже не разовый секс… - обессиленно продолжаю я с чувством легкого головокружения из-за хлынувшего в легкие воздуха.
– Я все знаю про тебя. Больше, чем ты думаешь.
– Я весь внимание, Ева.
Без видимого сожаления Гавриил выпускает меня из своих объятий
Гавриил, будто потеряв ко мне всякий интерес, подпирает плечом стену возле римского бога войны. Весьма символично. В его руке небрежно зажат опустевший на треть бокал водки. В приглушенном свете люстры бриллиантовые запонки на накрахмаленных белых манжетах сверкают холодным тщеславием. О нет, больше я не куплюсь на уловку с напускным спокойствием - в душе у него все пламенеет адским огнем от ярости и неудовлетворения. Набалованному женщинами Гавриилу Германовичу нужно только мое тело и свиток, а мне, окончательно и бесповоротно влюбленной в него Еве Воронцовой, нужен Гавриил Германович целиком и на всю жизнь. С меня хватит самообмана и самоутешений! Мистерии закончились!
– Думаешь, я не вижу твоего лицемерия!
– нападаю я, да так, что мышцы на лице костенеют.
– Твои правила гласят «не лгать», а ты нагло врешь мне в глаза. Я гуляла по замку и услышала, как твой отец говорил с ней. Он приставил тебя ко мне выпытывать об этом треклятом свитке F-вируса.
С убийственным спокойствием качнувшись от стены, Гавриил расправляется с двумя третями содержимого бокала, его глаза лучатся светом раскрошившегося стекла под луной.
– С кем был мой отец?
– С твоей мачехой, с кем же еще, - нарочито грубо говорю я, заглядывая в его стеклянные глаза - у него даже лицо перекосило от моего ответа.
– Любопытно было узнать, что ты избил женщину кнутом до полусмерти.
Бокал в руке Гавриила лопается, и на пол выливается водка, перемешанная с кровью.
– Если лживая тварь еще в имении, то я непременно закончу начатое, - цедит он сквозь зубы, с хрустом сминая пальцы в кулак.
– Долбаная сука! Как она посмела заявиться в мой дом!
– За дело тебя прозвали Зверем!
– сокрушаюсь я, тыча в него дрожащим пальцем.
– Богоподобный свихнувшийся деспот, для которого смысл жизни сводится к обожествлению пениса. Мстишь всем без разбора, потому как тебя отвергли ранее. Ты больной на всю голову. Считаешь себя всемогущим, а на деле пустое место! Но хуже всего другое… - мой голос дребезжит, словно расстроенное пианино.
– Ты задумал убить моего брата. Он доверяет тебе, как себе. А ты предал его! Пляшешь под дудку своего жадного папаши!
У Гавриила из рукава вываливается легкоузнаваемый пятиметровый кнут, которым был убит наемник в лесу:
– Закрой свой рот и успокойся.
– Держи карман шире!
– ожесточенно выпаливаю я и в лихорадочной суете вынимаю из клатча смартфон.
– Я расскажу о твоем грязном предательстве брату прямо сейчас.
Исчерпав всякое терпение, Гавриил выхватывает у меня телефон и швыряет об стену. Мой навороченный «Самсунг» разбивается вдребезги. От шока меня начинает трясти в нервном смехе:
– ЗВЕРЬ!
Гавриил нависает надо мной, как коршун, и, словно в эротической прелюдии, приоткрывает
– Верно, ты плохо слышишь меня, неразумная женщина. Я сказал, не лезь не в свое дело. Своими истериками ты только все испортишь.
Что есть мочи я отталкиваю его и отбегаю к стенду с оружием.
– Я тебя не боюсь!
– срываю я тяжелый средневековый меч.
– ПРОГНУВШИЙСЯ ПАПЕНЬКИН СЫНОК-ШИЗОФРЕНИК!
Теряя над собой контроль, я закатываюсь в истерическом припадке, но оглушающий щелчок кнута возле уха тотчас же парализует мой разбушевавшийся язык.
– Маленькая стерва!
– стальная интонация Гавриила усугубляет ситуацию.
Трусливо выставляя вперед меч, я пячусь к пантеону богов, но ходящие ходуном ноги отказываются слушаться. С новым щелчком кнута он вырывает у меня из рук меч и отшвыривает в сторону.
– Не надо!
– во всю глотку воплю я, обеими руками отчаянно облепляясь вокруг статуи.
– Еще как надо! Сейчас я выпорю тебя как следует!
Со светящимся в глазах наслаждением будущего наказания Гавриил одним рывком отлепляет меня от гипсового изваяния вместе с головой бога войны, оставшейся у меня в руках, и беспардонно закидывает на плечо. Мои крики о помощи сливаются с символичным падением греко-римских богов от кощунственного надругательства. Обезглавленный бог войны накреняется и укладывается на богиню возмездия. Необратимая реакция принципа домино набирает обороты. Одни за другими боги сокрушаются, пока в конечном итоге не превращаются в груду развалин. Боги пали. Былое величие навсегда упокоилось под густым слоем гипсовой пыли, как и моя вера в любовь до гробовой доски и непричастность любимого мужчины к кровавому заговору.
– Отпусти меня, Зверь!
– вися вниз головой, вырываюсь я в тщетных потугах обрести свободу.
– Подлый предатель! Куда ты меня тащишь?
– Угомонись, я сказал!
– рычит Гавриил, больно шлепая меня по попе.
Исхитряясь, я со всей силы бью его кулаком по свежей ране на предплечье. Он машинально отпускает меня и хватается за свою руку. Я изворачиваюсь, спрыгиваю на ноги и опрометью бегу к дверям, но те прямо перед моим носом захлопываются.
– Мистерия не закончилась!
– раздается карающий голос Гавриила у меня за спиной, длинный кнут в его руке взмывает ввысь.
Впадая в граничащее с сумасшествием отчаяние, я шарахаюсь в сторону, но спотыкаюсь о валяющуюся на полу гипсовую голову бога войны, и теперь ворсистый конец из грубой сыромятной кожи с шипами летит прямо на меня.
– Твою мать!
– ужасается Гавриил, стремительно отдергивая рукоять кнута.
Слишком поздно. Развившее сверхзвуковую скорость хлесткое шипастое жало в клочья разрывает кожаный корсет и щедро располосовывает мне спину. От острой боли в мышцах мой истошный визг разбивается о стены. От удара я падаю на четвереньки и неизбежно проезжаю ладонями и коленями по рассеянным всюду острым гипсовым осколкам.
– Не убивай меня… прошу тебя… - в полубессознательном состоянии забиваюсь я в угол, поджимая содранные в кровь колени к груди.
– Не убивай меня… прошу тебя… не убивай.
Гавриил мертвенно бледнеет, его лицо искажают судороги, одеревеневшая рука безвольно выпускает рукоять кнута. Шипастый ремень цокает металлическими зубцами о пол и змейкой складывается у его ног, оставляя алые дорожки на черном мраморе. Невидящим взглядом слепца он взирает на свои окровавленные руки. Множество различных эмоций проносятся на его лице, но финальная приобретает окрас сломленного мученика, покалечившего безвинного ребенка.