Страсти по Феофану
Шрифт:
— Ты неважно выглядишь, милый Фанчик. Уж не заболел ли?
Богомаз оскалился:
— Будешь хорошо выглядеть, если не трезвею — то одна пьянка, то другая!
— Что поделаешь, таковы традиции.
— Слава Богу, все формальности уже позади, я законный владелец предприятия и могу трудиться спокойно.
— ...завести семью, — подсказала девушка.
— ...завести семью... — Он слегка насупился. — Нет, с семьёй пока погодим. Впереди сложное задание — роспись Богоявленской церкви в Галате. Надо сосредоточиться.
— А
Сын Николы сжал её запястье:
— Не сердись, Анфисушка. Я пока сам не знаю, чего хочу. Сложный такой период в жизни. То одно, то другое. Дёргаюсь, волнуюсь, и душа не на месте. Дай определиться.
Дочка Иоанна с вызовом спросила:
— Что ли снова виделся с этой итальянкой?
Дорифор поник:
— Нет, не виделся, правду говорю.
— Но опять задумал? Ну, понятно: новая работа в Галате, а не где-нибудь!.. Мне яснее ясного.
— Что — яснее ясного? — огрызнулся мастер.
— То, что не случится нашей помолвки. Это даже к лучшему. Главное — избавиться от фантазий, от блуждания в темноте. Точно камень с души упал. Вот и потолковали.
— Погоди, Анфиса, не горячись, — жалобно сказал Феофан. — Я не говорю тебе: «Нет». Я тебе говорю: «Может быть».
— Ну, а я тебе говорю: «Надоело!» Если кто у папеньки вдруг попросит моей руки, соглашусь немедля.
Он пожал плечами:
— Ну и глупо. Не бывает счастья назло кому-то.
Девушка ответила:
— Лишь бы от тебя отлепиться, думать о другом.
В общем, поругались.
Софиан понемногу возвратился в рабочее состояние, отоспался, начал регулярно питаться, часто заходил в мастерскую и выслушивал Филькины доклады. А в уме уже прокручивал будущие фрески. И конкретно: Иоанн Предтеча, совершающий таинство крещения Иисуса в Иордане, и сошествие Духа Святого от Отца; словом, та же Троица, но явившаяся миру в новых образах. Как расположить персонажей, дабы прихожанин ощутил грандиозность момента Богоявления, и затрепетал, и проникся благоговением? Как расставить цветовые и световые акценты? Как соотнести все фигуры? Делал многочисленные наброски — грифелем на досках, иногда показывал их Фильке, спрашивал совета. Тот критиковал, говорил, что пятен не может быть три, это отвлекает внимание, главное — Христос, на Него должны быть устремлены взоры.
— Как, а голубь? — удивлялся племянник гробовщика. — Белый летящий голубь, воплощение Духа Святого? Он — центральный узел картины, и Его появление освещает и освящает сцену.
— Всё зависит от конфигурации и расположения окон в церкви.
— Это правильно. Я отправлюсь в Галату завтра же.
Капал мелкий дождик, и пришлось нанять экипаж с поднимающимся кожаным верхом. Ехал и слегка волновался. На воротах заплатил пошлину и спросил, где возводят новую православную церковку. Покатил туда.
Та была ещё не достроена, и работники завершали центральный купол, но намётанный глаз художника цепко схватывал каждую деталь. Дорифор мог уже представить себе и расположение алтаря, и иконостас, и центральные Царские врата. Стоя в полутьме возводимого помещения, вглядывался в стены, мысленно располагал на них фрески. И настолько оказался захвачен собственным воображением, что не сразу услышал за спиною шаги. Оглянулся и увидел седовласого старца в нищенских лохмотьях. Тот смотрел с хитрецой, улыбался беззубым ртом и слегка подмигивал. Потом прошамкал:
— Что, не узнаёшь?
Феофан попробовал вспомнить, но не смог.
— Ай-яй-яй, как нехорошо забывать друзей! Но, конечно, более пяти лет прошло, а в тюрьме год считается за три... Цеца я, твой сокамерник, восторгавшийся искусством твоим демонстрировать фокусы.
Молодой человек радостно воскликнул:
— Господи, ну как же! — и схватил Цецу за руки. — Здравствуйте, милейший. Вы совсем другой в этой бороде. Почему такая одежда? Что, пошли на паперть?
Старикан ответил:
— Долгая история... Убежало нас восемь человек, я один остался в живых. Если б не сбежал, до сих пор бы гнил в заточении. Скрылся у трактирщика Кипаридиса, моего человечка (помнишь, я рассказывал?), он и переправил меня в Галату. Тут эпарх надо мною не властен, но зато и воровать совестно. Пробавляюсь подаянием и случайной работой.
Сын Николы отцепил от пояса кошелёк, развязал и вытащил оттуда несколько серебряных и медных монет:
— Вот, возьмите, не погнушайтесь, я теперь в деньгах не стеснён.
Цеца с благодарностью взял и не без лукавства отметил:
— Ты такой же щедрый и добрый, как синьора Барди. Дай ей Бог здоровья и счастливого разрешения от бремени!
Дорифор напрягся:
— Где вы видитесь с нею?
— У латинского собора Святого Петра, что стоит на Торговой площади. Мона Летиция ходит к каждой мессе. И одаривает убогих. Ах, какая красавица — посмотреть приятно!
— А записку ей передать вы могли бы? Тоже заплачу.
Дедушка ответил:
— Отчего же не передать, коли очень надо?
— Только так, чтоб никто не видел.
— Обижаешь, юноша: я ли не провёл за решёткой в общей сложности лет пятнадцать как мошенник и прохиндей? Сделаю искусно, и комар носа не подточит!
— Ладно, погоди, напишу сейчас.
Сев на доски, сложенные в углу, оторвал от листа пергамента, на котором делал пометки палочкой графита, небольшой клочок и как можно мельче вывел: «Дорогая моя, любимая, не предпринимай ничего фатального, заклинаю тебя Всевышним. Пресвятая Дева поможет нам. Твой навек, до гроба». Аккуратно свернул и отдал в руки нищего вместе с несколькими медными фоллами. Бывший уголовник заверил: