Шрифт:
– Он уже не жилец, да?
– спросила медсестра. Подошла к доктору и наклонилась рядом с ним над умирающим. Плечом она касалась плеча доктора, и тот отстранился.
– Ему ничем не помочь, - сказал он.
– Он умрет?
– Наверняка.
– Сегодня?
– Да. Скоро. Может, через час, может, раньше.
– Зачем он это сделал? Как вы думаете?
– Ничего я не думаю, - сказал доктор и выпрямился. Он был высокий, худощавый; белизна халата подчеркивала следы усталости на его лице с резкими чертами. Он потер лоб рукой.
– Разве теперь узнаешь.
– От страха?
–
– Может, боялся чего? Или ему что-то угрожало? А может, что-нибудь натворил…
Ее огромные голубые глаза сосредоточенно смотрели на доктора. «Кукла, - неприязненно подумал доктор.
– Фарфоровая кукла…»
И вдруг разозлился.
– А тебе бы хотелось трагедию чужой жизни объяснить одним словом?
– сердито воскликнул он, поворачиваясь к ней спиной.
– Не удастся.
Он отошел к окну и отдернул занавеску; разгоряченным лбом прижался к стеклу, глубоко вздохнул. Он видел свое лицо, мутным отражением маячившее в стекле; жадно всматриваясь в темноту, напрягал зрение, пытаясь разглядеть как можно больше. Ночь была ясная и морозная; в стеклянном небе неподвижно висел удивительно тонкий серпик луны; заиндевевшие деревья в больничном дворике выглядели в его блеске волнующе театрально. Высоко вверху носился звездными тропами ветер; землю сковало морозом и льдом. «Если не потеплеет, - со злобой подумал доктор, - мы все загнемся в этой дыре». Повернув голову, сказал сестре:
– Посмотри, не осталось ли там немного кофе.
– Где?
– В моем столе. Такая желтая банка.
Сестра послушно направилась к столу и с грохотом задвигала ящиками. Он смотрел на ее сильные руки, полную шею, широко расставленные мускулистые ноги, и снова в голове мелькнуло: «Кукла».
– Нашла, - раздался через минуту ее голос.
– Завари.
– Одну или две ложки?
– Одну.
Сестра вздохнула.
– Пойду поищу какую-нибудь кружку.
– Удивительно. Я бы должен хотеть тебя.
– Доктор.
– Да.
– Почему вы такой?
– Какой?
– Злой, - сказала она.
– Странный.
– Почему у тебя обувь нечищеная? Советские ученые давным-давно изобрели гуталин. А кроме того, прекрати пользоваться этим жутким лаком для ногтей, при одном взгляде тошно делается. И не причесывайся под Симону - ты так же похожа на нее, как я - на премьера Польши. Ну иди уже за своей кружкой.
Сестра вышла. Доктор взглянул на висевшие над дверью часы: было около двух ночи. Подошел к умирающему, машинально пощупал у него пульс. Ему сделалось не по себе рука лежавшего на койке человека была холодной и липкой от пота. «Никогда мне к этому не привыкнуть, - со злостью подумал он.
– Никогда я не привыкну к этим потным телам со стекленеющими глазами». Его пальцы с силой стиснули вздувшиеся фиолетовые жилы на руке больного, - неровный пульс слабел с каждой минутой. «Прощай», - подумал он. И тут заметил, что умирающий смотрит на него - глаза открыты, зрачки неестественно расширены из-за высокой температуры, в уголках рта запеклась слюна. «Да уж, красавцем тебя не назовешь, - подумал доктор.
– Это, конечно, не мое дело, но ты и вправду не красавец». Он нагнулся к его уху.
– Ты можешь говорить?
– Я буду жить?
– Не волнуйся. Говори спокойно.
– Буду?
– Разумеется.
Больной отвернулся лицом к стене.
– Врешь, - прошептал он.
– Долг обязывает. Ты же сам этого хотел. Поганое дело - смерть от отравления газом. У тебя было время поразмыслить.
– Я хочу тебе что-то сказать.
– Говори.
– Все, чем пугают нас на земле, чем беспрерывно шантажируют - все это блеф. Никаких страданий, никаких угрызений и расчетов с совестью. Легкий шум в голове - и конец.
– Ты еще жив. Может, удастся тебя спасти.
Зрачки умирающего помутнели. На прозрачных висках выступили бисеринки пота. Дыхание становилось все отрывистее, а сложенные на груди руки начали слегка подергиваться, как задние лапки лягушки, внезапно вытащенной из воды.
– Кто меня привез сюда?
– Люди.
– Всегда-то они вмешиваются, когда не просят. Так бы все уже было кончено.
Немного погодя доктор произнес:
– Все и так кончено.
Натянул простыню на его лицо и разогнулся. Закурил, глубоко затянувшись дымом; табак был крепкий и отдавал горечью. «Холодно, - думал он, - если не потеплеет, то и вправду загнемся». Он потер озябшие руки и сел к столу. Вынув из ящика журнал учета, принялся искать фамилию умершего.
Вошла сестра с кружкой в руке.
– Вот ваш кофе, - сказала она.
– Пейте, пока горячий.
– Ты б еще дольше канителилась, - сказал он в ответ.
– Даже кофе не можешь быстро заварить, как будто это не знаю какое искусство. За это время наш друг успел попасть в рай. Позвони в морг, пускай забирают. И кофе не расплескай. Где сахар?
– В ящике, - сказала она, ставя перед ним дымящуюся кружку. Подошла к аппарату на столе и начала набирать номер; несмотря на все усилия, ей не удавалось скрыть дрожь - руки ее мелко тряслись.
– Морг?
– спросила она деревянным голосом.
– Берите каталку и быстро сюда.
Положив трубку на рычаг, она тяжело облокотилась на стол. Глаза ее были устремлены на доктора. Тот молча размешивал ложечкой сахар.
– От чего он умер?
– тупо спросила она.
– Смерть наступила в результате отравления газом.
– У вас нет сердца.
– Ради удовлетворения твоего любопытства завтра же готов сходить на рентген.
– Зачем вы так?
Он приподнял набрякшие веки.
– Тебя там в твоей школе разве не учили не задавать глупых вопросов и не облокачиваться на стол?
В дверях появились двое санитаров с каталкой; один долговязый, второй низенький, со смешной круглой головой. Они подошли к покойнику.
– Невелик, - заключил высокий.
– Зато симпатичный. Похож на одного вратаря из Скерневиц, - сказал низкорослый и подмигнул сестре. Она отвернулась.
– Твой размерчик, - сказал высокий.
– Интересно, нога у него как - тоже тридцать седьмой носил? Эй ты, осторожней.
– Я вот думаю, какой ящик ему закажут: с обивкой или без?
– Поспорим? Я говорю - с обивкой.
– Заметано. Спокойной ночи, доктор. Пока, сестричка. Кончай ты по нем убиваться. Лучше мной займись.
– Спокойной ночи, - сказал доктор. Он провожал их взглядом, пока за ними не закрылась дверь.
– Я этого не вынесу, - сказала сестра и резко встала.
– Когда я заканчивала это чертово училище, думала, люди способны сострадать друг другу. Доктор?
– Слушаю.
– Неужели милосердия не существует?
– По мне, люди делятся на тех, кого спасти удается, и тех, кому уже не помочь.