Страстная Лилит
Шрифт:
– Присаживайтесь здесь, – пригласил он.
Она села, а он устроился напротив нее и облокотился на стол.
– Не выпьете ли чашечку кофе, малышка, пока мы будем говорить о деле?
– Ну, я бы не отказалась.
– И правильно. А что бы вы скушали, а? Аппетитный сандвич с ветчиной... с горчицей или без?
– С горчицей, пожалуйста.
– Гуляем! – пошутил он. – Я бы сказал, что вам горчица не нужна. – Он рассмеялся и повторил шутку: – Сказал бы, что вам горчица не нужна. А почему? Похоже, вам и без нее жарко!
– Это из-за танцев, – ответила она.
– Послушай, Фанни, – позвал он, отсмеявшись. – Принеси две чашки кофе и наши фирменные сандвичи для дамы. Не забудь положить хорошую порцию горчицы. Она ее любит. – Он похлопал себя по бедру, легонько и быстро, как будто поздравляя его, свое бедро, за удачные шутки.
Кофе. Сандвичи с горчицей. Это, подумала Лилит, предлагается на пути к греху. Она все это примет, но ничего взамен не отдаст. Для нее не существовало никого, кроме Фрита, а когда она сравнила его с этим мужчиной в расшитом цветочками жилете, с пышным галстуком и с его локоном, напомаженным роулендовским бриолином, то испытала не отвращение от его возможных намерений, а еле сдерживаемое желание расхохотаться.
– Итак, я бы сказал, – продолжил он медленно и значительно, – что вы, малышка, много чего знаете. – Он снова начал смеяться, похлопывая себя по бедру.
– Я не могу не согласиться с этим, – парировала она удар. Тыча в нее пальцем, он продолжал:
– Стало быть, вам знакомо все. – У него вырвался смешок.
– Не все, – со скромным видом сказала она. – Лишь кое-что.
Фанни – молодая женщина лет двадцати, с большой грудью, широкими бедрами и с бархатным бантом в завитых волосах принесла и поставила перед ней сандвичи.
– Спасибо, Фан. – Он махнул Лилит рукой. – Не обращайте на меня внимания. Управляйтесь с угощением, малышка.
Лилит принялась за сандвичи, решив съесть их как можно быстрее, до того как он сделает какое-то предложение, после которого ей надо будет немедленно уйти.
– Итак, – сказал он, растягивая слова и произнося их через нос, – я вас приметил, как только вы стали петь на моей улице и собирать зевак. Знаете что? Вы бы могли делать что-нибудь более выгодное, вы бы могли... ну, такая малышка, как вы, много чего умеющая.
Вот опять старая шутка. Пусть себе, думала Лилит, тянет время, пошучивая и поздравляя с этими шутками свою ляжку. Лилит продолжала безмятежно жевать сандвичи. Она купит что-нибудь вкусное и возьмет с собой своих друзей; она будет сидеть и смотреть, как они едят, как она, бывало, делала это, когда приносила пакет из дома Леев в свой домишко.
Он вынул зубочистку и стал ковыряться в зубах.
– Вы могли бы устроиться лучше, – сказал он. Она выжидала.
– Как насчет того, чтобы приходить и петь здесь? – спросил он. Лилит перевела взгляд на пианино. – Людям нравится немного послушать музыку. Это как горчица. Помогает желудку. – Он снова начал смеяться.
Лилит резко перевела разговор на главное:
– Вы имеете в виду, что будете мне платить за мое пение здесь? Мне следует платить за пение.
Он стукнул кулаком по столу.
– Десять шиллингов в неделю, – сказал
– Пятнадцать шиллингов в неделю и ужин.
– Круто! – проговорил он задумчиво. – Да еще как круто. Двенадцать шиллингов шесть пенсов и ужин.
Двенадцать и шесть! Каждую неделю! Мастерица по цветам из шелка с мужем считали себя счастливыми, если удавалось заработать вдвоем десять шиллингов. В этом Лондоне, как она и думала, все возможно, если люди готовы платить тебе двенадцать и шесть с ужином всего лишь за исполнение нескольких песенок.
Она подумала об Аманде, которая пела очень мило и брала уроки пения.
– Я знаю кое-кого, кто умеет прекрасно петь, – сказала она. – Она настоящая леди.
– Нам тут леди не нужны. Посетители их не любят. Я вам скажу кое-что. В вас есть то, что им нравится. Не понимаю, в чем дело... знаю только, что-то их захватывает. Посмотрите, как они роятся вокруг этой шарманки. Из-за чего? Из-за «Дочери крысолова»? Не смешите меня. Итальянские мелодии? Не это! Нет. Я знаю, что. Ради того, чтобы увидеть, как вы танцуете; вы достойны большего, чем танцевать на улицах. Поэтому я вам и предлагаю десять шиллингов – целую половину фунта... и ужин, всего лишь за песенку и танец по вечерам.
– Не десять, – сказала она. – Это должно быть двенадцать и шесть.
– Ладно, ладно. – Он посмотрел на нее лукаво, подмигнул и похлопал себя по ляжке, хотя это и не было шуткой. – Решено. Двенадцать и шесть. И мы сделаем этот танец с настоящими вуалями... это им понравится.
– Я должна буду надевать трико и тунику.
– Ладно, ладно. – Он снова подмигнул. – Это солидное заведение, будьте уверены. Мы добудем костюмы, и вы будете танцевать, а? Семья есть?
– Да.
– Живете с ними?
– Да.
– Вы могли бы жить здесь, знаете ли. Вам же лучше. Не надо будет идти по улицам после представления.
– Я буду ходить по улицам после представления.
– С шести вечера до двух часов ночи... а потом еще ваш ужин.
– Хорошо. Мне начинать сегодня вечером?
– Нет. В понедельник. Тогда и начнем. Вы приходите сюда завтра, решим окончательно с танцами. Решим, что вы будете петь... ну и с нарядом. Что-то вроде репетиции.
– Только в том случае, если мне заплатите.
– Вам заплатят. Я заплачу вам семь шиллингов и шесть пенсов в конце этой недели... а двенадцать и шесть начнете получать на будущей. Ну, как? После репетиций вас будут кормить. Вам не решает немного поправиться.
Он похлопал ее по руке, но она оттолкнула руку.
– О-о! – сказал он. – Осторожнее, дружок Сэмми. Веди себя пристойно.
Лилит подождала, пока он кончит смеяться и похлопывать себя по ляжке, и тогда поднялась. Ей не терпелось вернуться в мансарду и рассказать всем, что произошло, объяснить Аманде, что теперь не случится ничего страшного, если она не пойдет больше к этому негодяю в лавку с сорочками. Теперь все уладится. Лилит разбогатеет. Она собирается стать настоящей танцовщицей, такой, какой она всегда страстно хотела стать.