Страстная Лилит

Холт Виктория

– Я буду настаивать, – сказал отец; он ласково улыбался, потому что тотчас заметил ее поколебленную решительность. – И, – прибавил он почти нежно, – через несколько лет вы падете предо мной на колени и будете благодарить меня за то, что я сделал. Теперь идите, дитя мое. – Он подошел к ней и погладил ее по плечу. – Некоторое нежелание сперва, возможно, вполне естественно. Вы считаете, что мы вас торопим. Теперь идите к себе. Вы – счастливая молодая женщина. Я поздравляю вас с обретением очаровательного мужа.

Аманда вышла,

спорить было бесполезно. Это всего лишь очередное задание, данное ей. Так умиротворяла она проснувшуюся было в ней решимость. Может быть, я привыкла к этому, думала она. Может быть, это не так уж и плохо. Все должны выходить замуж, а если они не выходят, как мисс Робинсон, то потом, похоже, жалеют об этом всю оставшуюся жизнь.

Она была очень бледна, когда пришла к обеду, очень подавлена.

Это должно было быть очень торжественное событие, и мистер Лей велел всем слугам собраться в столовой.

– Моя дочь становится невестой мистера Энтони Лея. Мы выпьем за их здоровье и счастье. Стрит, наполните всем бокалы.

И Аманда встала рядом с Энтони, который взял ее руку и поцеловал в присутствии всех.

Лилит тоже была там. «Трусиха!» – сказали глаза Лилит.

Позднее, когда Аманда была у себя в комнате, Лилит пришла к ней и улеглась на ее кровать.

– Ты – трусиха, – сказала Лилит.

– Да, Лилит, это так. Когда я была в кабинете у папы, я вдруг поняла, что должна это сделать... ничего больше не остается. Это было похоже на задание выучить один из псалмов... то, что должно сделать, потому что просто нет другого выхода.

– Всегда есть выход.

– Нет. Ты говоришь о побеге. Что бы я могла делать, если бы убежала? Если бы я могла быть гувернанткой, как мисс Робинсон, я бы решилась уйти из дома.

– Может быть, ты бы и смогла.

– Как? Необходимо иметь рекомендации. Где бы я их получила? Ты не разбираешься в этих вещах, Лилит. Невозможно убежать... невозможно! Я папина дочь и должна делать то, что он велит.

– Только трусы делают то, что их заставляют.

– Лилит, ну что я могу? Что я могу сделать?

– Ты можешь убежать, говорят тебе. Ты можешь убежать в Лондон.

Аманда с досадой отвернулась от нее.

* * *

Свадьба Аманды и Энтони Лея должна была состояться через четыре месяца.

– За это время, – сказала Лаура, – мы все подготовим.

Мисс Робинсон уехала к новому месту работы. При расставании она горько плакала и сделала Аманде подарок на память – небольшую шелковую закладку для книги с вышитым узором в виде цветущей веточки, о которой Аманда могла бы подумать все, что угодно, если бы мисс Робинсон не подчеркнула, что это розмарин. Она оставила свой адрес и попросила Аманду писать и, глядя на книжную закладку, которую, она надеялась, Аманда будет беречь, думать, что этот розмарин дан на память.

– Дорогая Робби, обещаю! – со слезами отвечала Аманда и почти забыла

о том, что ее ожидает, думая о мисс Робинсон.

– Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, – сказала мисс Робинсон, слегка зарумянившись, поскольку понимала, что теперь, когда Аманда была помолвлена, было бы не совсем пристойно упоминать о возможном увеличении ее семьи, – напишите мне. Вы можете рассчитывать на меня, дорогая Аманда, как никто другой. Теперь, когда я уезжаю, не думаю, что стоит это скрывать – вы были моей любимой ученицей.

– О, Робби! – горько плакала Аманда теперь уже не только из-за мисс Робинсон, но и из-за себя и из-за той печали, на которую обречены все такие же, как они, не имеющие стойкости Фрита и Лилит.

Энтони, став законным женихом, стал и значительно более опасным. Он почувствовал себя хозяином положения, и самодовольная улыбка не сходила с его лица. По крайней мере он больше не злился. Она старалась встречаться с ним как можно реже, а когда он объявил о своем решении вернуться к себе домой примерно на месяц для улаживания своих дел, она почувствовала себя намного счастливее.

Теплым августовским днем, вместе с отцом и матерью, Аманда провожала его и, пока карета ехала мимо начинающих золотиться полей пшеницы, почувствовала, как поднимается ее настроение. Они везли его в гостиницу, где он должен был пересесть в пассажирскую карету, которая через Ганнис-лейк вывезла бы его из Корнуолла. В Девоншир он должен был ехать поездом.

«Трусиха! Трусиха!» – казалось, говорил Аманде стук лошадиных копыт, и, тем не менее, на сердце у нее было легко. Его не будет рядом шесть недель, возможно, два месяца. За это время может многое случиться.

На обратном пути они молчали. Ее отец и мать делали вид, что принимают ее молчание за грусть об Энтони. Делали вид! Все время притворялись... всю свою жизнь. Она тогда это поняла. Мать боялась отца, но делала вид, что это не так; отец делал вид, что опекает мать, хотя главным образом требовал ее послушания. Все существо Аманды возмутилось. «Я не выйду замуж за Энтони! – думала она. – Не буду трусихой».

Но это легко было говорить теперь, когда он уехал. Скоро... слишком скоро... он вернется, а когда он вернется, состоится свадьба.

Темнело, когда они возвращались по верхней дороге; их одолевала дремота от жары, от монотонного цокота лошадиных копыт и тряски кареты. Когда они подъезжали к церкви Святого Мартина, то услышали крики, а вскоре увидели небольшую процессию, направлявшуюся от фермы Полгардов. Перед ней шла небольшая толпа танцевавших, кричавших и визжавших людей; следом двигалась небольшая повозка, в которой восседали два чучела.

Аманда немедленно насторожилась; ей захотелось узнать, что происходит.

– Некоторые из деревенских дурят, как обычно, – сказал отец. – Если бы они так же ревностно почитали Бога, как они чтят свои старые обычаи...