Страстная Лилит
Шрифт:
– Она обожает Лея, – прошептала Аманда.
– Возможно, они когда-нибудь поженятся. Хотела бы я на это посмотреть.
– Ты далеко загадываешь, – рассмеялась Аманда.
– Почему? Такие вещи решаются, когда дети бывают совсем Маленькими.
– И очень часто они не заключают браков, о которых за них Договорились.
– Я думаю, – заметила Лилит, – что родителям лучше знать.
– Я так не думаю, – мрачно возразила Аманда.
Какое-то время они молча шили. Потом Лей подошел и остановился у колена матери, а Керенса подползла
– Мама, – спросил Лей, – а когда я женюсь на Керри?
– Вы только послушайте! – воскликнула Лилит. – Он все слышит.
Керенсе было восемнадцать месяцев, когда Аманде стало ясно, что у нее будет еще ребенок. Она была очень рада; счастье Хескета омрачали вернувшиеся вновь страхи.
Сидя у туалетного стола в той комнате, что прежде была библиотекой, и расчесывая волосы, она через плечо взглянула на мужа и спросила:
– Хескет, ты рад, что будет ребенок?
– Да, любимая.
– А кажется, что... ты не совсем рад.
Он подошел к ней сзади, положил руки ей на плечи и прижался щекой к ее волосам.
– Прошлый раз все тянулось так долго, – сказал он. – Я откровенно боялся. Ожидание было ужасным.
Она рассмеялась.
– Но, Хескет, женщины каждый день рожают детей.
– Но ведь это какие-то женщины, – возразил он. – В этом все дело.
– Я, знаешь ли, очень сильная.
– О да. Но дело еще и в том, что ты для меня бесценна. Она вдруг поднялась посмотреть ему в лицо.
– Хескет, я уже много раз хотела поговорить с тобой. Глупо держать при себе всякие сомнения. Я хочу поговорить с тобой о Белле.
– О Белле?!
Она увидела, как напряглись мускулы его лица; он не мог спокойно говорить о своей первой жене или просто слышать ее имя.
– Что же... о Белле? – спросил он.
– Кажется, что она... память о ней... преследует тебя.
– Дорогая, что ты имеешь в виду?
– Ты не можешь забыть ее. Кажется, что... ты чувствуешь себя виноватым. Я понимаю. Мы любили друг друга, когда она еще была жива, и... мечтали о такой жизни, какой живем сейчас, не имея тогда на это права. Ты не можешь это забыть, не так ли? Хескет, дорогой, давай будем разумными. Ее больше нет. То, что случилось, было к лучшему.
– Да-да. То, что случилось, было к лучшему, – пробормотал он и обнял ее, прижав к себе, как будто боялся, что Белла рядом и пытается отнять у него Аманду.
– Значит, – продолжала она, – смешно чувствовать себя виноватыми. Мы не могли не полюбить друг друга. Мы так подошли друг другу. Без сомнения, на свете еще не было двух людей, которые бы так подходили друг другу, как подходим мы. Ты все еще считаешь так, Хескет?
– Всем сердцем верю в это, – ответил он. – Вот поэтому...
– Что? – нетерпеливо спросила она.
– Когда все прекрасно, человек начинает опасаться.
– Не начинает, если он благоразумен. Почему бы нам не быть совершенно счастливыми? Ничто
– Как ты умна, Аманда. Она рассмеялась.
– Иногда я думаю, что я не так глупа, как кажусь.
– Кто же говорит, что ты кажешься глупой?
– Например, Лилит.
– Лилит ничего не понимает. Как и множество других людей, она доброту принимает за глупость, а нежность – за слабость.
– Оставим Лилит. Поговорим о нас, Хескет. Пожалуйста, скажи мне откровенно: почему ты так много о ней думаешь и почему чувствуешь себя виноватым?
Он заколебался, почувствовав искушение рассказать ей все. Какая нелепость! Как глупо было бы это! Почему он должен обременять Аманду своей виной?
И он сказал:
– Это потому, что я глуп. И потому, что я так сильно люблю тебя. Я боюсь. Я трус, мне кажется. Вспоминаю, как тогда было и все, что пришлось пережить... метаться... прислушиваться... на ум приходили известные слова – «око за око, зуб за зуб»... В мыслях я изменил Белле и задавался вопросом, должен ли буду заплатить за это. Я был рад, когда она умерла. Ты попросила меня быть откровенным. Да, я был рад, поэтому я думаю, не буду ли я наказан за эту радость. Теперь я боюсь, потому что величайшим наказанием, которое могло бы мне выпасть, было бы потерять тебя...
– Хескет, это так не похоже на тебя. Ты, такой умный... такой уравновешенный, такой здравомыслящий.
– В любви человек никогда не бывает ни умным, ни уравновешенным, ни здравомыслящим, да будет тебе известно.
– Хескет, когда ты придешь повидать меня после рождения ребенка, и если это будет такая же здоровая девочка, как Керенса, или здоровый мальчик, как Лей, и когда я тебе улыбнусь и скажу: «Все кончилось», уверуешь ли ты тогда, что все хорошо, что Беллы будто и не было? Обещай мне, Хескет, мне так этого хочется.
Он поцеловал ее.
– Обещаю, – сказал он.
– Керенса, – сказала Аманда, – я должна тебе кое-что сказать.
Керенса любила, когда с ней разговаривали. Она уселась на скамеечку у ног матери, обхватив руками колени.
– Продолжай, – потребовала она.
– У тебя будет гувернантка, и я хочу, чтобы ты ее любила.
– Почему? – спросила Керенса.
– Ты имеешь в виду, почему у тебя будет гувернантка или почему я хочу, чтобы ты любила ее?
– Почему и то и другое?
– Видишь ли, у тебя должна быть гувернантка, потому что тебе следует многому научиться.
– Лей учит со мной буквы. АБВГДЕЖ.
– Да, дорогая; но ты должна учить и многое другое.
– Лей знает многое другое. Он так говорит.
– И все же тебе необходима гувернантка.
– А какая она, гувернантка, мама?
– Это очень добрая леди, которая будет многое для тебя делать.
– А что многое?
– Будет тебя учить, поить тебя чаем и молоком и, возможно, шить для тебя одежду.