Страстная неделя
Шрифт:
Командир серых мушкетёров Лористон совещался в ратуше с супрефектом, мэром и господином де Мольд. Он увидел в окно, что творится, и совсем потерял голову. Постойте, надо предупредить графа Артуа, маршала! Им ничего не известно. Они не знают о письме герцога Тревизского! Су префект Дюплаке опрометью сбежал с лестницы, другие чиновники — следом за ним. Они мчатся, расталкивая толпу, кидаются под ноги лошадям, и только на Аррасской улице напротив Тесного переулка догоняют карету графа Артуа. Господин Дюплаке обнажает голову, а его высочество через дверцу подаёт знак кучеру. Скрипят удила, колёса скребут булыжник. Что случилось? Те, что впереди,
Сперва соскакивает Франсуа д'Экар, затем Арман де Полиньяк, он помогает графу Артуа, который, сойдя с подножки, надевает треуголку с плюмажем.
Отрывистые слова команды, лошади подались назад, многие всадники спешились. Принцы, господин де Лагранж, маршал, целый синклит генералов, всех и не назовёшь, а также господин Дюплаке и его спутники, которые жестикулируют и отвешивают поклоны, гурьбой возвращаются на площадь и всходят на крыльцо ратуши, где их встречает господин де Лористон…
Сезар де Шастеллюкс стянул к ратуше отряд лёгкой кавалерии, гренадеры ретировались, отсалютовав саблей. Что происходит в ратуше? Всех сбил с толку самый последний приказ, согласно которому в Бетюне решено не останавливаться, соответствующая эстафета послана Мармоном коменданту крепости.
Сезар ничего не понимает, а тесть не может дать ему разъяснения. Господин де Дама болен, его усадили в карету в самом хвосте колонны, он ничего не знает. Карета жёлтая, в неё сложили пожитки командира лёгкой кавалерии и его зятя; туда же Деман, казначей роты, отнёс папку с делами, и она теперь валяется на ящике с серебром. Сезар смотрит на Главную площадь, где стало ещё теснее оттого, что колонна повернула вспять. Он видит своего родственника Луи де Ларошжаклен, которого вызвали на совещание в ратуше, видит царящую вокруг неразбериху и растерянность, и вдруг глаза его застилает туман.
Ему представились солдаты Эксельманса, которые рыщут где-то вокруг и непременно оцепят город, если не вывести войска сейчас же. А с кем доведётся столкнуться по пути в Лилль? Гарнизоны снялись с мест и маршируют по всем дорогам. Кто же здесь командует? Кто?
Но вот перед ним, все заслоняя, встаёт образ Шарля де Лабедуайер, пленительного лукавца, которого, как ему казалось, он привлёк на сторону монархии, образ торжествующего, улыбающегося Лабедуайера с горделивой осанкой и надменными речами… Лабедуайера, которого расстреляют, когда настанет осень.
Что, если Лабедуайер в числе преследователей? И они столкнутся лицом к лицу?
— Незачем сидеть здесь, — сказал майор Теодору. — Пойдёмте ко мне, мы успеем добраться до лавки, пока войска не двинулись дальше. И лошадь будет у вас под рукой в случае чего…
С улицы Большеголовых через посудную лавку они вышли в Тесный переулок. Жерико хотел убедиться, что Трик ухожен и сыт. Но сюда тоже нахлынули гвардейцы конвоя, в заведении господина Токенна было полно лошадей, и мастеровые из кузницы угощали вином спешившихся кавалеристов. Это были гвардейцы Ноайля с голубой выпушкой на мундирах, и все радовались передышке, смеялись и по-братски выпивали вместе. Трику, как и коням новых постояльцев, принесли гарнец овса. Гости пили местное кисленькое
— Не выпьете, приятель? — Теодору протягивал стакан рослый молодой человек, русый, остроносый, с зачёсанным наверх кудрявым вихром. Они представились друг другу. Имя гвардейца ничего не сказало художнику: ещё один провинциальный дворянчик, из тех, что щеголяет двойной фамилией. Этот был уроженец Макона, жизнерадостный юноша с заразительным смехом, даже странным в такие минуты. Зато ему фамилия Жерико была знакома.
— Вы родня художнику? — спросил он, и Теодор, краснея и отводя глаза, шёпотом признался, что это он и есть.
— Вот как! — воскликнул гвардеец. — Выпьем же за искусство, сударь, в этом обиталище ремёсел, среди этих славных малых, которые ничего в нем не смыслят! Вам знакома живопись графа де Форбэн? Помимо портретов его красавицы дочери, госпожи де Марселлю, он повинен ещё в пейзажах, написанных в манере Клода Желле, прозываемого Лорреном, однако что-то в них есть и своё… Он друг нашей семьи… но я-то особенно его люблю за итальянский дух его живописи. Ах, Италия, вы никогда не станете настоящим художником, покуда не повидаете Италию. Вы не бывали там? Давайте выпьем за восторги, которые ждут вас по ту сторону Альп, в Италии!
Внезапно имя, которым назвался гвардеец, дошло до сознания Теодора, — правда, он не был уверен, что не ошибся, но ударение на слове «Италия» что-то напомнило ему.
— Если я верно расслышал, вы назвали себя господином де Пра? Простите, что я переспрашиваю…
— Ну да, — подтвердил гвардеец. — Альфонс де Пра де Ламартин.{95} Но вы не ответили мне, господин Жерико: вы собираетесь побывать в Италии? — И, подумав, добавил: — Кстати, вам не случалось, сударь, читать мои стихи?
— Читать — нет, — ответил Теодор. — Но мне их декламировала одна юная девица…
— Вот как? Да, правда, мои стихи по большей части нравятся барышням.
Теодор подумал, что дело тут, пожалуй, не в стихах.
В большом зале ратуши происходило уже не совещание штаба, а совет всех начальствующих лиц во главе с графом Артуа, герцогом Беррийским и маршалом. Среди собравшихся были Лористон и Лагранж, герцог Мортемар, Луи де Ларошжаклен, Этьен де Дюрфор, граф де Верженн, командир дворцовой стражи, и полковник Дрюо, командир волонтёров, господин де Мольд и гражданские власти — господа Делало и Дюплаке, маркиз де Бейна… Никто не созывал этого собрания, возникло оно стихийно, и здесь царила величайшая растерянность. Граф Артуа призвал ещё Шарля де Дама, который счёл за благо остаться в карете на площади — его лихорадило. Но теперь он поднялся в зал и присоединился к этому хору без регента.
Сейчас от командиров рот уже невозможно было скрывать истинное положение, в которое ставило королевскую гвардию известие об отъезде короля. Да, его величество покинул пределы Франции, не дожидаясь их. И даже никого не предупредив. Если же и мы уедем, известие это, конечно, нельзя будет утаить от остающихся, не надо только, чтобы оно дошло до низших чинов в тех частях, которые будут сопровождать принцев.
— Как? Кто остаётся? — в один голос закричали господа де Лористон и де Лагранж. — Значит, войска будут брошены на произвол судьбы?