Страстная невеста для ненасытного Дракона
Шрифт:
— Она не может! — ликуя, ответила Богиня. — Не может! Я сильнее ее! Я позаботилась и об этом! Нет; ты так просто не освободишься, мальчик, — она снова перевела насмешливый взгляд своих мертвых глаз на Клэр и произнесла: — Ты можешь выкупить его, и те несколько дней, которые вы проведете вместе прежде, чем весь мир падет к моим ногам… или же вы оба можете бежать в иной мир. Путь ты знаешь. Это хорошая сделка! Там вы можете быть счастливы долго, и прожить счастливую человеческую жизнь.
В ее голосе слышалась лютая издевка, но Клэр не двинулась ни на волос,
— Взамен, — стервозным голосом равной произнесла она, из-под ресниц глядя на Мертвую Богиню. — Что ты взамен хочешь, мертвое чучело? Я так поняла — этот мир принадлежит сейчас мне, и находится под моей защитой, а ты хочешь отобрать его у меня. Обменять на Данкана. Что ж, равноценный обмен; Данкан стоит целого мира. Но что ты хочешь взамен?
— Нет! — прокричал Данкан, багровея от усилий от и от ярости. — Не смей! Не смей!.. Легенда должна остаться легендой, и если ты действительно Белая Драконица, останься чистой! Не смей…
Клэр игнорировала его крик, и снова глянула на Мертвую Богиню как равная на равную.
— Так что ты хочешь в обмен на Данкана? — небрежно спросила она.
— Конечно, Сорочьи яйца, — ответила та. — Мне они нужны.
— Те самые, что я отбила у Повелителя, — понимающе протянула Клэр.
— У Эрика Черного, — угодливо подсказала Мертвая Богиня. — Теперь они твои. Ты — последний Дракон, что держал их в руках. Ты, только ты, можешь их… отдать. Так гласит Нерушимый Договор.
— Но у меня их нет, — Клэр пожала плечами.
— Конечно, нет, — елейным голосом ответила Богиня. — Они уже у нас… Спрятаны надежно, тебе нипочем не найти. У меня много слуг и много тайных мест в этом мире, — в голосе Мертвой Богини слышалось торжество. — Но тебе и не нужно их трогать больше; просто скажи — я отдаю их тебе, — и все. После этого вы оба уйдете отсюда. Просто произнеси это — «они твои!» — и больше ничего от тебя не требуется! Вы будете свободны, я вас отпущу, а я получу то, что мне хочется…
Клэр зло прищурилась; ярость закипала в ней, раздражая до тошноты горло, и воздух, врывающийся в легкие, казался обжигающе-холодным.
— Боюсь, — развязно и нагло ответила Клэр, — что я не могу сказать этого. Данкан вон против.
Мертвая Богиня брезгливо поморщилась.
— Не слушай этого сосунка, — проговорила она. Ее голос дрожал от жадности и от предвкушения того, к чему она так долго стремилась. — Просто скажи это, и вы уйдете.
— Ты не поняла, мертвое ты чучело, — ответила Клэр, поднимаясь во весь рост. — Я не могу этого сказать. Потому что нету больше никаких яиц. Я их СЪЕЛА!
— Съела?! — повторила в замешательстве и ужасе Мертвая Богиня, и ее зрачки расширились, когда в них отразилась перламутровая белая чешуя и распахнувшиеся в первый раз белые крылья.
— Съела!!!
Последнее слово злобным сокрушительным ревом наполнило комнату. Клэр кричала и кричала, и ей казалось, что вся злость, что копилась в ее душе долгими годами, вся ярость, что жгла ее душу, выходит прочь с этим криком. И этот крик отчего-то становится похож на рев огромного животного, а вместе с ним струя раскаленного добела пламени хлещет вперед, разбиваясь о каменный пол — и о Данкана, пригнувшегося к нему.
Сначала пламя обхватило его фигуру, облизало дочиста от черных мерзких щупалец, рвануло волосы, словно самый крепкий ветер. Затем изумленная Клэр увидела, как Данкан склоняется к своей ноге и просто разгибает стальное кольцо на своей лодыжке, и прочь отбрасывает ставшую мягкой и податливой таковданскую сталь.
Неспешно, словно отмываясь от грязи, поворачивался он в потоке белого пламени, раскаляющем его тело до ослепительного белого света, изящно поворачивая руки так и этак, наблюдая, как хлещущие лепестки пламени вылизывают дочиста его пальцы, сжигая скверну, превращая ее в нежный пепел, в ничто.
От нестерпимо яркого белого света и жара Мертвая Богиня завопила, забившись в самый темный угол, закрывая сгорающее лицо руками, но это не спасло ее; ее нежная прекрасная кожа пошла волдырями, которые вспухали и лопались, и скоро ее вопящий рот расползся, расплавился в белом очищающем пламени, и огонь облизал высохший остов.
Опомнилась Клэр тогда, когда дыхание у нее перехватило и она смолкла, тяжело отпыхиваясь, содрогаясь с каждым глотком воздуха и глядя, глядя на Данкана, который теперь стоял перед нею обнаженный, свободный и чистый. Его черные глаза смеялись, и он, шагнув к ней, положив пальцы на ее белую чешую, произнес:
— Как ты прекрасна… моя Белая Драконица! Моя самка… моя!
В его голосе звучало плохо скрываемое ликование, и он несколько раз поцеловал ее белоснежную голову, украшенную изящным гребнем. Клэр уткнулась в его грудь, закрыв глаза; голова ее кружилась, от напряжения и долго скрываемого страха ей хотелось рыдать, но его ласковые ладони, поглаживающие ее шею, привели ее в чувство.
— Красивая моя, — шептал Данкан как завороженный. — Моя драгоценная! Моя хрустальная любовь! Моя…
Клэр пропустила тот момент, когда он стал Драконом, и его алая чешуя прижалась к ее чешуе, белой. Его крылья касались ее, прикрывали ласкали, и Данкан, покусывая ее изящно выгнутую шею, шепнул:
— А не спалить ли нам тут все, дорогая?
— Непременно, — ответила Клэр. В ее душе поднималась волна ликования, и она ощутила, что под языком ее снова становится жарко, так жарко, что пекло. — Очень хочется выплюнуть как можно больше яда! Только…
Она оглянулась, отыскивая кого-то взглядом.
— Только со мной был Патрик, — продолжила она. — Как бы мы не повредили ему…
— Ну, уж Патрика от кого другого я смогу отличить, — заметил Данкан, распахивая крылья.
И еще долго пара драконов — алый и ослепительно-белый, — носились над Мертвым Городом, поливая его струями пламени и выжигая всю нечисть, что только видели.
А тот, кого называли Патриком, наконец оставив образ прислужницы мертвых Богов, прокрался в подожженный храм, к останкам Мертвой Богини, которая хотела стать Первой.