Страстотерпцы
Шрифт:
— Помилуй, батюшка! — изумился Аввакум — Я на слово прост. Уволь! Уволь меня, грешного. Да ведь и Бога боюсь! Баловать словами уж не скоморошья ли затея? Скоморохов я, бывало, лупил за их вихлянье, за болтовню.
— Писать вирши — занятие благородное, — возразил Симеон. — В речах твоих, батюшка, я нашёл столько огня, что убеждён: отменные получились бы вирши! И почему ты поминаешь скоморохов? Подумай лучше о Романе Сладкопевце. Он складывал вирши для восславления Господа {30} .
30
...о Романе Сладкопевце. Он складывал вирши для восславления Господа. — Роман Сладкопевец — автор песнопений, называемых кондаками и употребляемых
— Пустое глаголешь, Симеон! — сказал сурово Аввакум. — Роман Сладкопевец не последний среди отцов вселенской церкви. Кто — он, и кто — мы с тобою? Не тщись равнять себя со столпами, Симеон. Полоцк — не Сирия, а твоё служение царю и царевичу — не столпничество. Да и времена нам достались — не вирши слагать, а плачи по погибшей душе.
Расставаясь, Симеон покручинился:
— Горестно мне, недоверчивы русские люди. Отворить бы твоё сердце, протопоп, золотым ключом, сослужил бы ты государю великие службы. Восславь славное, и сам будешь в славе. О превосходный дарованиями, соединясь с тобою помышлениями, мы могли бы творить благо и любовь для всей России. Говорю тебе, восславь славное, ибо земля твоя создана для любви и твой царь любви сберегатель и делатель. Славь славное и будь во славе!
— Солнце на небе уж едва держится от фимиамов и славословий. Кадить земному владыке — угождать сам знаешь кому.
— Грустно мне, — сказал Симеон.
— А мне, думаешь, не грустно?
Поглядели они друг на друга, поклонились друг другу.
10
В тереме для царского семейства Симеон Полоцкий с учениками, привезёнными из Белоруссии, устраивал «зрелище красногласное».
Алексей Михайлович, Мария Ильинична, Алексей Алексеевич сидели на деревянных, высоких тронных креслах, остальные дети с мамками разместились по лавкам. Лавки были золочёные, крытые изумрудным бархатом. Да и палата была, как изумруд, травами расписана.
Старшей царевне Евдокии шёл пятнадцатый год, была она высока ростом, лицом в батюшку, не обидел Господь красотой. Марфе только что исполнилось двенадцать, а у неё уже грудка, как у серой лебёдушки, — красоте быть, да вся впереди. Алексею шёл одиннадцатый. Серьёзный, строгий отрок ждал зрелища с нетерпением, ноготок на мизинце покусывал. У царевны Софьи день рождения впереди, 27 сентября ей исполнялось семь лет, она чувствовала себя взрослой. Екатерина моложе сестрицы на год и на месяц, но сидела, как старушечка, кулачки у груди, глаза добрые, радостные. Одна Мария шалила, ей было четыре года, а трёхлетний Фёдор хоть и сидел на руках у мамки, у княгини Прасковьи Куракиной, но понимал: будет нечто чудесное, сверкал умными глазёнками. И только Феодосия спала. Ей в мае исполнилось два года.
Были на зрелище царевны-сёстры, приезжие боярыни, мамки, дядьки, комнатные люди.
Двери отворились, вошёл высокий, смуглый, чернобородый Симеон, а с ним двенадцать отроков. Все одеты в вишнёвые кафтаны, в белых чулках, в блестящих ботинках с золотыми пряжками. Царевны задвигались, зашушукались.
Отроки и Симеон разом поклонились, а Симеон ещё успел улыбнуться своему царственному ученику. Алексей, польщённый, просиял в ответ.
— Благослови, о пресветлейший, самодержавнейший великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея Великая и Малыя и Белыя России самодержец! — Голос прозвучал бархатно, со всем великолепием русской певучести, с чудесным, ласковым для уха «л», с просторною величавостью, с ударениями на главных словах и особливо, тут уж Симеон как в литавры ударял, на слове «самодержец».
— Благословляю! — сказал Алексей Михайлович с удовольствием.
Выступил на шаг первый отрок, светлокудрый, черноглазый, с личиком тонким, и взлетающим выше и выше серебряным фальцетом произнёс начальную, заглавную хвалу:
Радости сердце моё исполняся, Яко предстати тебе приключися, Богом нам данный православный царю, России всея верный господарю! Яко бо солнце весь мир просвещает, Сице во сердцах радость проникает От лица царска. Тем же припадаем К стопам ти, яже лобзати желаем.Отрок смолк, поклонился в пояс, отступил. И тотчас вышел второй, чернокудрый, синеглазый. Прочитал стихи, славя великого государя за избавление Руси от еретиков, от врагов, хваля за распространение православной веры среди язычников.
Третий отрок сравнил царя с солнцем и прорёк со строгостью: все народы должны жить под русским царём. Четвёртый замахнулся на большее:
Подай ти Господь миром обладати, А в век будущий в небе царствовати!Шестой опять поминал светило:
Без тебя тьма есть, як в мире без солнца, Свети ж нам всегда и будь оборонца От всех противник...Седьмой отрок сравнил Алексея Михайловича с Моисеем, принёсшим евреям свет с Божьей горы.
Восьмой прославил царицу, сравнив Марию Ильиничну с луной: «Её лучами Россия премного светла».
Девятый отрок славил царевича Алексея, но начинал-таки с родителей:
Ты — Солнце, Луна — Мария-царица, Алексей светла царевич — денница. Его же зори пресветло блистают, Его бо щастем врази упадают.Десятый славил царевен:
Зело Россия в светила богата, Як звёздами небо, сице в ней палата Царска сияй, царевен лепотами Звёздам подобных всими добротами. Спросить бы солнца аще виде ровну Яко Ирину в Руси Михайловну, Ей подражает благородна Анна, В единых стопах с нею Татиана. Царя Михаила тщи Фёдоровича Царств многих и князств истинна дедича, Что Евдокия с Марфою сестрою Есть в русском свете: аще не звездою Равне София имать воссияти, Екатерина також в благодати...Одиннадцатый отрок воздал хвалу боярам, двенадцатый Россию сравнил с телом, а царя — с головой и пророчествовал: «Россия прославится в мире умом и храбством».
Последние две строки гимна Симеон и его отроки прочли хором:
Бог есть с тобою, с ним буди царь света, Царствуй над людьми, им же многа лета!Алексей Михайлович резво поднялся, поклонился, отирал платочком слёзы на лице.