Стратегии счастливых пар
Шрифт:
История взлета Софи Лорен очень схожа с появлением на свет Мэрилин Монро – обе они прошли через горнило детских переживаний. Правда, с той оговоркой, что рядом с Софией всегда была мать, не бросившая ее, не оставившая в детском доме, как нерадивая родительница американской кинозвезды. Производной этого бесспорного факта выявилась способность самой Софии стать матерью (в отличие от Мэрилин Монро) и, по всей видимости, ее глубинное стремление к любви. Мать Софии Ромильда Виллани, нагулявшая двух дочерей в юные безответственные годы, сумела сойти с манящей, но тупиковой дороги исключительно благодаря своей семье. Семья Виллани смирилась с непутевым началом жизни Ромильды и не отвернулась от нее, что позволило молодой женщине стать заботливой и искренне любящей матерью. Скорее всего, для Софии и ее младшей сестры Марии этот знаковый эпизод семейной жизни, как и сам поступок матери, а затем и ее мучительная, невыносимо долгая борьба за будущее дочерей предопределили все то лучшее, что оказалось заложенным в их характерах. Отношение к детям, родителям и друг к другу превратилось в символ, облеченный в священную оболочку под названием «семья». Длинная лента материнской жизни, просмотренная с широко раскрытыми глазами, казалась не только суровым искуплением, но и свидетельством жажды жизни, неуклонного стремления к действию, активной позиции,
Но в целом жизнь Софии начиналась как вполне заурядная и мало что обещающая история девочки из бедного квартала. Отсутствие поддержки в лице отца внесло в ее жизнь смятение и вечное ощущение неполноценности, которую она, повзрослев, жаждала восполнить даже больше, чем утолить страсть. Ее представление об окружающем мире, как и о себе в нем, имело некоторое иррациональное преломление, как будто невидимая всемогущая рука оставила множество брешей и разрывов в пестрой картине мироздания. Хотя мать бесконечными просьбами, смешанными с проклятиями, вынудила ветреного Шиколоне дать Софии свою фамилию, девочка чувствовала холодную пустоту в том месте, где могла бы быть ободряющая рука отца. «Повзрослев и поумнев, София поняла, что ей не хватает не просто отца, но человека, который по-настояще-му интересовался бы ее жизнью. Когда она окончательно убедилась, что Риккардо Шиколоне действительно ее отец, она возненавидела его за то, что он никогда не приезжал к ней и вообще игнорировал существование дочери» – так, кажется очень точно, описывает самую глубокую язву в сознании будущей актрисы ее биограф Уоррен Харрис. Самооценка юной Софии явно хромала на обе ноги еще и оттого, что девочка в среде своих школьных сверстников была странным переростком, к тому же незаконнорожденной, о чем настойчиво твердили немилосердные подростки в тайной борьбе за место в детской, иерархически выстроенной, пирамидке.
Но все же в ее детстве оставалось много такого, что поддерживало на плаву и заставляло не черстветь душу. Прежде всего, это неугасающая материнская любовь, а также воспитание бабушки, говорившей о преимуществах материального достатка и вызывавшей живые образы богатых женихов из числа современных принцев со сказочными дворцами и блестящими автомобилями. Последнее также определяло в воображении Софии привычно-прозаичное восприятие роли женщины в современном мире, ищущей руки сильного и щедрого мужчины, чтобы опереться на нее. Окружавшие девочку люди говорили, что она повзрослела необычайно быстро, незаметно для себя вступив в мир самостоятельных представлений и решений, сознательно отказавшись от нескольких лет беззаботного детства.
По всей видимости, своему появлению вблизи волшебных камер, создающих нового идола цивилизации, София полностью обязана матери. Она всегда отдавала себе отчет в том, что в ее родной Италии предостаточно смазливых девчонок, которых перемололи несокрушимые жернова жизни. Одним из таких ярких образов женщин, потерянных в мутных глубинах цивилизации, была ее мать. Двойственный образ матери и сыграл решающую роль в борьбе Софии за нишу в самом грандиозном небоскребе, называемом социальной лестницей. Прежде чем попасть в поле зрения «служителей» культа кино, София стала продуктом пламенных устремлений собственной матери. Все то, чего Ромильда не сумела достичь сама, она попыталась сделать руками своей дочери. Навязчивая идея юности сниматься в кино была такой сильной, что однажды, собрав юную Софию, которой едва исполнилось четырнадцать, мать-авантюристка рванула с нею в Рим за кинематографическим счастьем. Среди прочего так была поставлена жирная обескураживающая точка на образовании девочки; с этих пор ее школой становилась сама жизнь. Но мать, каждую минуту твердившая о возможности стать покорительницей экрана, сумела заразить дочь азартом борьбы за место под теплым солнцем кинопроизводства. Тем более что напористость фанатичной женщины была вознаграждена: сначала девушка стала принцессой на конкурсе «Королева моря» в Неаполе, затем она попала в массовки на фильм «Камо грядеши», наконец, зацепилась за случайную работу моделью в журналах, похожих на комиксы. Вследствие последнего ее милое симпатичное личико в короткое время стало узнаваемым по всей Италии. Не обошлось и без ударов. На массовках ей пришлось выдержать натиск женщины, ставшей женой ее отца; доказывая законность своей фамилии, она «испытала настоящий шок». Но еще большим потрясением оказалось заявление, поданное отцом в полицию, после чего последовали унизительные объяснения по поводу своего пребывания в Риме… София взрослела на ходу, а сама атмосфера враждебности и острой конкуренции учила ее держать удар, не опускать голову.
Следует упомянуть еще об важном одном штрихе в формировании самоидентификации Софии – присутствии в ее жизни на редкость последовательной и спокойной бабушки, заметно контрастирующей со взбалмошной и вечно неудовлетворенной матерью. Она научила девочку терпению, умению побеждать не только напором, но и выдержкой. Впоследствии это не раз пригодилось ей в борьбе за мужа, особенно в зрелые годы, с более молодыми соперницами. Благодаря необычайно настойчивым матери и бабушки София не стала изгоем, однако сполна испытала неуютную зависимость женщины от мужчины, оставившую в ее душе болезненное стремление к материальной защите от возможных жизненных коллизий. Но стойкое намерение выстроить щит из денежных знаков имело еще одну сторону: построение современного мира убеждало Софию в необходимости искать опору в лице сильного, уверенного мужчины. Через много лет ее приятельницы утверждали, что мысли Софии Шиколоне об успехе и муже как неотъемлемой его части были доминирующими, что прорывалось даже в обыденных разговорах. Таким образом, уже задолго до своего взросления в глубинах сознания Софии сформировалось стойкое убеждение, что ее счастливое будущее может быть связано только с поиском правильного мужчины. Она была акцентуирована, даже зациклена на своей будущей семье, поэтому делала ставки в первую очередь на заботливого покровителя-отца в противовес своему нерадивому родителю. И лишь где-то на весьма удаленном втором плане проступали контуры привлекательного мужчины – мужа. Кажется, она очень точно знала, как распорядится данной природой красотой. В свои четырнадцать лет девушка отчетливо понимала, что наивысшую ценность для нее представляет счастливый брак – то, чего была лишена ее мать и что отдавалось мучительной тревогой в ее собственном сердце. Кроме того, она знала, что счастливый брак будет самым надежным предохранителем от ударов, которыми жизнь старается испытать на прочность каждого гостя на своем суетливом и все же таком влекущем карнавале.
Что касается уверенности девушки в своих артистических данных, то, несмотря на методичное вбивание матерью в юную головку этой формы самореализации, София, хотя и не анализировала свои подспудные мысли, несомненно, увязывала путь актрисы с победами над мужчинами. Они, в конце концов, держали мир под уздцы, они вершили выбор во время конкурсов красоты и отборочных просмотров, через паутину которых пришлось протиснуться девушке, подталкиваемой сзади своей матерью. Именно поэтому предложение, по счастливой случайности полученное девушкой в баре от одного из магов кино, она с воодушевлением приняла. Харизма этого современного идола по имени Карло Понти заключалась лишь в его великолепных возможностях. Для бедной девушки, ищущей работу на съемочной площадке, он казался почти богом или, во всяком случае, фокусником-иллюзионистом, проделывающим такие невероятные трюки, от которых захватывает дух, а тело получает сказочное представление о парении в пространстве, словно в один миг оказывается подвешенным к парашюту на километровой высоте. Ослепленное величием социального положения продюсера сознание Софии отказывалось воспринимать физические изъяны Карло. Судьба дарила ей шанс, и она намерена была вцепиться в него зубами.
Долларовый частокол как способ оградить себя от ударов судьбы
Итак, к моменту взросления Карло Понти и София Лорен имели абсолютно разные стартовые позиции, и к тому же мало совпадающие системы ценностей. Карло Понти вырос неисправимым повесой и гулякой в душе, тщательно прикрываясь общественно значимыми нормами и истовой страстью к работе. Он был до фанатизма одержим желанием создать нечто поражающее великолепием, но еще больше мечтал получать сверхприбыли на простых и понятных массам людей вещах. Понти к началу своей головокружительной карьеры уже был тонким социальным психоаналитиком, знатоком тайных рычагов человеческой психики и особенно скрытых пороков, которым был подвержен и сам. Последнее он не очень-то и скрывал, очевидно, полагая, что полигамные импульсы мужчины если и не служат его украшением, то, по меньшей мере, отражают основные качества его властной, склонной к собственничеству, патриархальной натуры. Кроме того, мир кинематографа, по всей видимости в силу стремлений его участников к глубоко эмоциональным переживаниям на экране отношений мужчины и женщины, был почти повсеместно заражен пристрастием к связям на стороне, причем касалось это обоих полов. Таким образом, мир Карло Понти был не столь уж отделен от общих представлений его окружения о семейной жизни и человеческом благополучии. Гармония в представлении Карло Понти означала практически полную свободу действий, хотя и не выпячиваемую, но и не предполагающую жертвенных приношений морали. Ибо мораль ублажалась денежными знаками…
София Шиколоне, напротив, подошла к своему взрослому периоду с совсем иными категориями в оценке целей и счастья. Конечно, так же как и Карло Понти, она свято верила в величие денег, поклоняясь материальным эквивалентам успеха, как язычники своим многочисленным богам. И все же у Софии сформировалось иное отношение к использованию успеха. Да, с самого начала своей карьеры, еще до кинематографа, как указывает Харрис, «со своим смугловатым типажом лица София часто изображала злодеек и соблазнительниц цыганского или арабского происхождения». Правда и то, что она довольно легко согласилась стать любовницей солидного продюсера, бывшего на много лет старше ее. Но несмотря на эти мало красящие девушку факты, есть достаточно признаков, говорящих в пользу того, что эти поступки были скорее компромиссами, балансом внутреннего отражения ее личностной сути и четко выраженного желания не походить на легкомысленную женщину, какими часто представали актрисы. С одной стороны, домотканая мудрость подсказывала девушке, что только хладнокровное принесение себя в жертву может привести ее на съемочную площадку. С другой – интуиция, помноженная на неудачи собственной матери, а также осознание скользких и переменчивых возможностей женщины в современном мире склоняли сознание в пользу тонкой, расчетливой игры. Ей нужен был весомый стратегический результат, который просматривался в создании полноценной семьи и достижении если не вечной любви, то хотя бы семейного благополучия. Ради этого София была готова втоптать в землю свои чувственные побуждения, огнем выжечь вожделение к мужчине, противоречащее конструированию семейного уклада. Кажется, укоренившаяся в ее голове установка на создание красивой семьи оказалась чрезвычайно сильной, потому что не раз вступала в противодействие с пульсирующей, как гейзер, чувственностью актрисы.
Вряд ли София испытывала подлинную любовь к преуспевающему и непостоянному Понти, когда приняла решение завоевывать его постепенно, неотступно следуя своим принципам, осторожно навязывая их ему, порой даже приписывая добродетели, которыми ловелас явно не обладал. Риски для нее были крайне велики, но и выбор партнера – слишком ограничен. Она просто старалась, в сущности, вести себя вполне естественно, разве что с помощью воли сдерживая молодую страсть в узде. Ведь в случае провала ее жизнь могла бы стать точной копией жизненного пути матери. И в самом деле, ее позиция долгое время оставалась неустойчивой, да и сама по себе София была склонна повторить путь матери. Однако, в отличие от матери, она имела два крупных козыря. Первый заключался в привитой вере в то, что она способна стать актрисой; и эта вера к моменту встречи с Понти была уже умножена на материнские усилия на непростом кинематографическом поприще. Любая мелочь имела значение: и постоянная трескотня матери о ее небывалом таланте, и пройденные по воле матери курсы в драматической школе, и ошпарившая ее сознание подлость отца. Из каждой подворотни Рима она как будто слышала ужасный насмешливый голос, твердивший о том, что ее ждет зловонная нищета, если только она позволит себе сдаться на милость завоевателей-мужчин. Вторым тузом в ее личной колоде была природная красота, действующая на многих как божественный нектар, очаровывающая эссенция любви, противостоять которой падким на амурные приключения игрокам мира кино часто было просто не под силу. В сущности, София выставила себя как наживку, и – на ее удачу – в сеть попалась крупная рыба. Но если бы девушка вела себя легкомысленно и не имела стратегии, не видать бы ей семьи как своих ушей!
Несмотря на колоссальную разницу в возрасте, София сумела выбрать единственно верную линию поведения, которая привела ее от постели Карло Понти к успешному браку с ним. Это был самый сложный и двусмысленный период ее жизни, сопровождавшийся невротической тревогой и невероятным напряжением воли. Выдержка и ясное понимание цели позволили ей преодолеть эту каменистую дорогу. При всей примитивности мышления София оказалась душевно более богатой, чем ее избранник, и этим она сумела побудить его самого заметно измениться и превратиться в чудесного семьянина, любящего мужа и отца.