Страж неприступных гор

Крес Феликс В.

Радостные участники пиршества завершили песню громогласным ревом, свистом и новым грохотом кружек о столы. Превосходная песня стоила того, чтобы ее повторить, так что ее сразу же начали петь снова. На самом длинном столе девицы из команды выстроились вместе со своими приятелями в ряд: матрос — баба — матрос; держась за руки, этот ряд перемещался боком от одного конца стола до другого, стуча грязными пятками в ритм, сбрасывая на землю посуду, пока восторженные девушки во весь голос, при согласном молчании мужских глоток, не пропели то, что сказала своим парням героиня песни, и были вознаграждены новой громкой овацией. Видно было, что в таверне развлекается дружная команда, не впервые хором ревущая песню. Эти люди выхлестали вместе несколько сотен бочонков водки, так что они были настоящими братьями. И сестрами, если, конечно, считать обычным делом трахать сестер.

Капитанша, танцевавшая с парнями на другом столе, спрыгнула на скамейку и попала в объятия рыжего бородача, который тут же протянул ей новую кружку, наполненную водкой. Она выпила, прокричала рыжему что-то на ухо, показала направление, и ее отнесли

к дверям таверны, где о косяк опирался задумчивый мужчина лет тридцати с небольшим, на первый взгляд не принимавший участия в забаве. Но это только на первый взгляд — потому что человеком этим был Мевев Тихий, первый помощник с «Трупа», и задумчивость на его лице означала то же, что нескрываемая радость на любом другом. Невысокий, но крепкий рыжий бородач поднял капитаншу выше и посадил себе на плечо. На ощупь, но со знанием дела втыкая себе в нос огромную золотую серьгу, она смотрела на пляски на столах, потом наклонилась к своему заместителю.

— Ты заплатил?! — крикнула она, перекрикивая матросскую песню про кока, который свалился в котел и сварился. — Ну, хозяину?!

Мевев кивнул.

— Он не жаловался?! Что мало?!

Мевев поднял ладонь и покачал ею из стороны в сторону: «Постольку-поскольку».

— Ну и ладно! Я плачу вперед, так что пусть радуется! Сегодня все должно быть как надо!

Офицер кивнул.

— Где вино?!

Для моряков было пиво и водка, но Тюлениха Риди не пила что попало. Ну, может быть, иногда.

Мевев ткнул большим пальцем за спину. В глубине таверны, на маленьком столике в углу, стояли три солидных кувшина; сидевшая на плече бородача капитанша заметила их без труда, хотя в помещении было полно народа. Возле кувшинов стояли на страже два обиженных на судьбу матроса, переминаясь с ноги на ногу и голодными взглядами окидывая еду и выпивку на столах, пляшущих товарищей и полуобнаженных девиц.

Тюлениха справилась с серьгой и развела руки, заигрывая с Мевевом: «Ну как тебе?» Большое кольцо касалось верхней губы — не хватало только цепи и вбитого в землю колышка. Мевев покачал головой.

— Никто не добирался?! Ну, до вина?!

Мевев пожал плечами.

— До твоего вина? Совсем глупая? — спросил он.

— Ну тогда пошли пить!

Все как раз ревели припев, и приглашение потонуло во всеобщем шуме, но Мевев понял, поскольку кивнул и направился к кувшинам. Ехавшая на плече бородача капитанша врезалась лбом в дверной косяк, но не упала, поскольку «конь» держал ее за ноги чуть ниже колен, лишь откинулась назад, после чего снова выпрямилась и рявкнула на своих собравшихся в зале парней, которые только теперь заметили прибытие капитанши. Дикий рев возвестил миру о том, как сильно они ее любят. Вскочив с мест, моряки почти одновременно опрокинули кружки, выкрикивая здравицы в ее честь. Однако сюрприз был еще впереди: оказавшись посреди зала, Слепая Риди в одно мгновение промокла насквозь, облитая превосходным вином из опрокинутой над ее головой бочки. В низких помещениях таверны висящую под кровлей бочку наверняка бы заметили, и шутка удалась лишь потому, что не щадившие усилий матросы вырубили в потолке большую дыру и поставили бочку этажом выше. Ошеломленная Тюлениха несколько мгновений не могла перевести дух, после чего начала вопить на чем свет стоит, обещая команде хлеб и воду, карцер, протяжку под килем, украшенные висельниками реи и все такое прочее. Мокрый, как и она, рыжий посадил ее на ближайший стол, шлепая ногами по мелкому морю разлитого вина. В таверну набивались пирующие с улицы, привлеченные взрывом радости, по сравнению с которым залпы бортовых орудий «Трупа» звучали совершенно невинно. Обычно не склонный к веселью Мевев, который о подготовленном сюрпризе знал, посмеивался себе под нос, слушая брань капитанши; за свою шкуру он был спокоен, поскольку Риди понимала толк в шутках. Она умела гневаться на команду, и каждый виноватый действительно предпочитал прыгнуть за борт, чем дожидаться наказания, которое назначит ему капитанша. Но ни за какую шутку она никого никогда не наказала. Как это обычно бывает, какой-то способный матрос, слушая обещания капитанши, в мгновение ока сложил их вместе, и из угла, перекрывая смех, поплыли первые строчки песни, начинавшейся со слов:

Я вам всем так впердолю, что сидеть не сможете, Такую шутку вам устрою, что в штаны наложите.

Обладавший мощным голосом певец демонстративно и удачно, а потому невероятно смешно имитировал акцент, подражая «ее высочеству капитанше». Слыша это, выжимавшая косу Тюлениха была уже просто не в состоянии гневаться. На голове у нее росла шишка, набитая о дверной косяк, и кто-то заботливо приложил к ней холодное железо. Ридарета рассмеялась. У ее великолепных парней голова на плечах все же имелась; шутки шутками, но они хорошо подготовились к возможным последствиям и сразу же принесли сухие вещи — впрочем, ее собственные, выкраденные из сундука на корабле. «Я вам всем!..» — ревела новый куплет полная счастья команда. Плачущая от смеха Риди стащила с себя пропитавшуюся вином одежду, после чего отхлестала ближайших к ней матросов мокрой тряпкой по головам и спинам, чем вызвала очередной взрыв энтузиазма и создала вокруг невозможную толкотню — ведь получить свою порцию хотел каждый! Ее кожаные сапоги, потемневшие от влаги, послужили отличной посудой для пива — все вырывали их друг у друга из рук. Новых она не получила, но босиком было значительно удобнее; вопя изо всех сил, Тюлениха Риди в просторной белой рубахе с мокрыми тряпками в руках прыгала со стола на стол, хлеща ими своих пиратов. Две кружки выпитой водки уже успели ударить ей в голову, и она с немалым трудом пыталась натянуть сухие портки, прыгая на одной ноге, шатаясь

и вертясь на столе к неизбывному веселью команды — шум в зале был просто невыносимым. «Я вам всем!..» — завывали пятьдесят глоток. К ней триумфально несли хозяина таверны, покрасневшего и перепуганного. Неожиданно он оказался на коленях прекрасной Риди, которая, сидя на столе, не раздумывая крепко прижала его к себе, поцеловала в лоб, а затем трогательно угостила извлеченной из-под рубашки грудью. Немолодой уже сосунок, остолбенев и вытаращив глаза, позволил впихнуть себе в рот большой сосок и лишь мгновение спустя начал брыкаться среди падающих со смеху ревущих моряков, многие из которых были слишком пьяны и сами уже не знали, что кричат. Раздраженная кормилица дала малышу шлепка под зад, погрозила пальцем, а потом столкнула с колен на залитый вином пол, крича: «Пошел прочь, мамочка тебя больше не любит!» Нелюбимого едва не растоптали; с огромным трудом ему удалось отползти к стене. Взамен из угла комнаты, передаваемый из рук в руки, к мамочке спешил полный кувшин. Еще два попали к Мевеву и второму помощнику, хилому, но весьма ученому дартанцу по имени Сайл — он умел писать и знал целых три языка. Слепая Риди что-то крикнула и завизжала — визжать она могла столь пронзительно, что болели уши, а корабельные орудия, как клялись матросы с «Гнилого трупа», выстреливали сами. Шатаясь, она встала на стол, поднесла сосуд к губам и начала пить — а пить она была способна как никто другой, поскольку никому другому не удалось бы сколь угодно долго задерживать дыхание. Смех смолкал, становилось все тише, кто-то сказал: «Буль… буль…», и в следующее мгновение все хором сосредоточенно повторяли при каждом глотке: «Буль… буль… буль…»

Она осушила весь кувшин. Последнюю порцию она задержала во рту, обвела взглядом восхищенно застывшие лица — и оплевала моряков вином. Вот это была роскошная шутка!

Хохоча, ревя и толкаясь, все начали наполнять кружки и оплевывать друг друга пивом или водкой. Используемая таким образом выпивка молниеносно закончилась; все помчались в задние комнаты и в подвалы за новыми бочками. Слетела с петель дверь и оторвался люк в полу; вылетели и ставни, так как вытолкнутый в окно пират судорожно держался за их створки, пока не сорвался. Рухнула пирамида бочонков, часть разбилась на полу. Кто-то ругался и сетовал по поводу подобного расточительства, но другой, прижатый к стене так, что у него начали трещать ребра, не на шутку разозлился, из последних сил вытащил нож и начал расчищать вокруг свободное место. Вскоре в подвале и всех помещениях таверны шел бой на кулаках, ножах, досках от разбитых бочек; люди грызли друг друга, душили, валили и топтали. Кто-то блевал в окно, получив кулаком в живот или перебрав лишнего; впрочем, это не имело значения, так как его толкнули и он тут же вывалился наружу. Опрокидывали столы, все топтали еду, перемешанную с выпивкой, а вскоре и с кровью, хлещущей из расквашенных носов, порезанных щек, разбитых голов и пронзенных животов. Не все принимали участие в драке; то тут, то там какие-то верзилы, выглядевшие покрепче своих товарищей, начали кричать: «Гарда! Гарда!», созывая личную гвардию капитанши, ту самую Гарду, свирепую корабельную стражу. Эти мясники имели право на большую часть добычи и наивысшие привилегии — но зато они не пили, когда пила остальная команда, и всегда, по крайней мере половина из них, должны были не спускать глаз с остальных. Тот, кто для этого не подходил, — вылетал. Но не из Гарды, а просто за борт. Окруженную кольцом здоровяков, развеселившуюся Тюлениху вывели на улицу; не обошлось без того, чтобы стукнуть по нескольким головам дубинкой, поскольку находящиеся снаружи пытались протиснуться внутрь, желая обязательно получить — и заодно дать — по морде.

— Оставь, — сказала она командиру гвардейцев, видя, что тот делает своим знак возвращаться. — Они пришли развлечься. Никто не нарушил никакого приказа, пусть немного выпустят пар. Лучше тут, чем на корабле.

— А когда нам будет пора войти?

— Не знаю. Когда увидишь, что есть трупы. Только больше их туда не впускай, не буду же я здесь одна торчать!

Гарда преградила доступ к дверям — в чем, собственно, не было нужды, ибо рвавшиеся в драку моряки сразу же повернули назад, увидев направлявшуюся к одному из столов капитаншу. Каждый знал, что рядом с ней забава будет куда лучше, чем с теми, кто сейчас разрушал таверну изнутри.

Кто-то весьма умный там как раз решил, что сможет переломить ход драки в свою пользу, если подожжет крышу. Пламя сразу же ударило ярко и высоко, видимо, оно собирало силы в укрытии и внезапно нашло достаточно пищи.

— А это еще что? Похоже, они перестарались, — сказала разозленная Риди Мевеву и снова посмотрела на огонь. — Чтоб их… Гарда!

Внезапно появилась городская стража — и не только стража, ибо за вооруженными подручными в глубине улицы замаячили синие мундиры солдат регулярной армии. Право использовать эти отряды имели несколько человек на острове. Когда-то их было четверо, теперь осталось только трое: главнокомандующий регулярными войсками Герен Ахагаден, который, однако, был обязан давать объяснения по поводу отданных приказов, а также княжна Ридарета и Раладан.

— Ваше высочество, — сказал изумленной княжне городской стражник в полном вооружении, оказавшийся комендантом ахелийской стражи собственной персоной, — у меня приказ немедленно прекратить… это пиршество. Вот письмо.

Пламя на крыше поднялось выше, и городской вояка сунул в руку княжны смятый документ, после чего бросился к своим, выкрикивая какие-то распоряжения, касавшиеся тушения пожара. За их спинами и вокруг уже полно было причитающих зевак. Толпа росла.

Онемевшая Риди развернула письмо. Перемешанное с водкой вино пыталось читать вместе с ней, и она крутила головой, пытаясь успокоить пляшущие буквы. Очень коротко, по-моряцки, там было сказано: «Отправь своих на корабль и немедленно возвращайся во дворец, а не то оторву твою пустую башку. Раладан».