Страж раны
Шрифт:
— Вы, вот чего, — заговорил он, наконец, — говорите, чего надо. Не верю я вам. Не насчет Бога — Бога-то нет…
— Его нет, Степан Иванович, — согласился неизвестный, на этот раз вполне спокойным тоном. — Но есть те, кто служит нашему врагу, те, кто помогал вам с того момента, как вы получили приказ помешать пуску «Мономаха». Кто спасал вас, давал советы…. Кто даже здесь умудрился подкинуть этот старинный сувенир. Они столь же реальны, как Венцлав или ваши любимые собаки. Кстати, это не собаки, вы плохо разбираетесь в биологии… Главное — все, кто помогал вам — враги нашего дела…
Степа ничего не ответил. Выходит, врагами были не только белый гад Арцеулов, Наташа Берг и его брат, но и старик в пещере, командир Джор, монахи в тайном убежище… И тот, кто беседовал с ним у догорающего очага…
— Я дал вам немного порезвиться. Но сейчас вас схватят и выбьют из вас все. Потом вы встанете в строй и наденете шлем с голубой свастикой. Бывают мстительные натуры — вас, например, могут заставить расстрелять Наталью Берг или вашего брата — и вы это сделаете. Это тоже своеобразная педагогика, товарищ Косухин. Вы уже поняли — вас не спасет ничто, даже если разобьете голову о стену. Мне служат все — и живые и мертвые… Вспомните господина Семирадского…
Косухина словно обожгло. Перед глазами встал Глеб Иннокентьевич — веселый, добрый и умный, такой, каким Степе не стать никогда, даже если сто лет учиться. И тот же Семирадский — мертвый, неузнаваемый, сжимающий пальцы на горле Наташи. И Косухин почувствовал не ужас, а ненависть.
— Не все, — отрезал он. — Иначе б вы со мной так не беседовали.
— А вы логик, товарищ Косухин! Но вы все-таки ошибаетесь. Я могу заставить — или убедить — каждого. И лучше, если вы поможете мне живой.
— А вам какая разница? — Степа внезапно почувствовал какую-то слабину в самодовольных рассуждениях неизвестного. Будь он всесилен, то просто раздавил бы Степу одним щелчком и даже не оглянулся…
— Пока те, которых мы вырываем из власти нашего врага, могут не все. Вернее, не все из них. Мне нужна ваша помощь — и ваша память. Я хочу пройтись по всей цепочке — в обратном порядке. Мне надо точно знать, где и кто помогал вам, кто беседовал, что обещал. Поймите, это куда важнее, чем раскрыть заговор белогвардейцев. Все имеет свою цену — я обещаю вам жизнь…
— Ага, — без всякого энтузиазма отреагировал Степа.
— Напрасно не верите. Я плачу за помощь — и плачу щедро. Вам простят измену — а ведь вы изменник, Степан Иванович, и вы это прекрасно знаете. Я не трону вашего брата и, если это вам так важно, оставлю в покое Наталью Берг. Но остальных я хочу получить. Они — враги. Вы это поймете — потом, когда я смогу рассказать вам больше, чем сейчас. Некоторых вы вообще не должны жалеть — хотя бы белого бандита Арцеулова, который вас так очаровал…
— А чего — Арцеулов? — Степа даже не обиделся. — Сами ж говорите — обычный беляк. Их у Каппеля целые батальоны. А вы — почти что Бог!..
— Не смейте! — резко оборвал неизвестный. — Не говорите о том, чего не понимаете и никогда не поймете! Что же до Арцеулова — иногда и обыкновенный смертный, муха, комар, инфузория — становится оружием врага…
«Ага! — сообразил Степа. — Да тебе, выходит, Ростислав поперек горла! Да что же это за шайка такая? В чеку бы их всех с их философией! Мировой капитал не враг, а контуженный беляк — опасней всей Антанты! Эх, до Столицы добраться бы!»
— Решайте, Степан Иванович, — спокойно и даже доброжелательно произнес тот, кто говорил из темноты. — У всех бывают ошибки. Но не все могут расплатиться так дешево…
— А давайте так. Пусть меня трибунал судит. Настоящий, который в РСФСР. Ежели я и вправду, чердынь-калуга, изменник, пусть к стенке ставят. Руководствуясь революционной законностью. Имею я на это право?
— Нет, не имеете. Единственное ваше право сейчас — принять верное решение…
Степа молчал. Если он примет это «верное решение», то, возможно, его и в самом деле не тронут. В конце концов, невелика он птица, красный командир Степан Косухин. Он останется жив, не превратится в нелюдя с мертвыми глазами и, может быть, еще протянет сколько ему положено — чтобы упасть на каменный пол под ударами прикладов…
— Я вижу, вы смущены, Степан Иванович, — голос незнакомца стал мягким, словно обволакивающим. — Думаете, что придется предавать тех, кто вам помогал. А вы посмотрите на это иначе. Считайте, что вы — красный разведчик, посланный с опасной миссией. Вы раскрыли заговор врагов революции. Они — враги. Поверьте в это, и все станет на свои места…
Это было заманчиво. Он, Косухин — не затравленный беглец и предатель, а отважный разведчик. Может, ему дадут орден. Еще один — как он и видел в своем странном видении. Черт с ними, с остальными, тем более, что и Бога-то нет… Интересно, почему этот, сладкоголосый спросил его о Библии? Степа был плохо знаком с Писанием, но в памяти стало проступать что-то, слышанное еще от бабушки, вразумлявшей внука долгими зимними вечерами. Тот, Который был Плотником, ушел зачем-то в пустыню. И подступил к Нему…
— Решайте, Степан Иванович, — голос был по-прежнему мягок, но в нем чувствовалось нетерпение. — Время идет…
Степа легко, по-кошачьи подобрал ноги, готовясь к прыжку. Рука сжала костяную рукоять клинка. Неизвестный должен быть рядом, в трех-четырех шагах…
— Решили, Степан Иванович?
— Да! — Степе вдруг стало легко и спокойно, словно все трудности оставались уже позади.
— Рад за вас. Поверьте, вы не…
— Изыди! — Косухин прыгнул, целя клинком туда, откуда шел голос. Он не промахнулся, но темноту озарила вспышка, и железо бессильно царапнуло о камень. В ту же секунду вспыхнул фонарь.
Камера была пуста. На стене белела свежая зарубина, а в руке осталась лишь рукоять — обломки ржавого железа лежали тут же на полу. Степа вздохнув, осторожно положил костяную рукоять рядом. Взгляд упал на мертвое тело возле двери. Косухин охнул — на каменном полу, широко разбросав желтые, уже успевшие потемнеть кости, лежал скелет; изуродованный череп весело скалился беззубым ртом…
И тут камера дрогнула. Ударил ледяной холод. Косухину показалось, что он сходит с ума — стены поплыли, словно камень начал таять. Пол пошел невысокими волнами, потолок накренился, а холодный воздух стал густ и горяч. Передняя стена мягко выгнулась вовнутрь, словно была из воска, камень тек, плавился — и внезапно лопнул. В прореху ворвалась чернота. Свет погас, невидимые клещи сжали голову. Степа крикнул, но чернота хлынула в горло, а затем пол вырвался из-под ног и куда-то пропал, открывая ледяную холодную бездну…