Страж. Тетралогия
Шрифт:
Я бы, пожалуй, расхохотался, но, боюсь, мой смех могли расценить неверно.
— И что бы делал этот человек? — осторожно, точно пробуя слова на вкус, спросил я, все еще не в состоянии решить для себя, хорошо или плохо ее предложение.
— Смотреть, слушать, искать. Не отвлекаясь на свою основную работу. То есть магистры не станут посылать такого стража в разные части света, отнимая у него время от основного и самого важного задания.
— И когда… если этот человек найдет кузнеца?
— Он пришлет сообщение в Братство. И то в мудрости своей решит, что делать дальше, — произнес Бивой, массивная плечистая фигура в объемном балахоне-тени.
Это было очень неопределенно. Например, магистры решили бы оставить все как есть. Или захотели сдать кузнеца клирикам. Или отправить наемных убийц. Все зависит исключительно от того, в какую сторону будет дуть ветер в тот момент, когда я пришлю сообщение. Течение политической реки стремительно и совершенно непредсказуемо.
— Чушь. Бред. И глупость, — припечатал Павел. — Даже такой упрямец, как ван Нормайенн, не станет молчать, когда его растянут на дыбе.
— Конечно, — мягко ответила Милана. — Но даже если он признается, мы все будем отрицать и говорить, что он нарушил приказ и совет здесь ни при чем. Люди под пытками сочиняют и более сложные истории. У Риапано не будет прямых доказательств. Но, думается мне, мы очень торопим события. До тех пор пока не найдут темного кузнеца, об этом развитии можно не думать.
— Я вообще не уверена, что его можно найти, — проронила Николет. — Риапано занимается этим уже долгое время, и толку чуть. Там, где уже безрезультатно задействованы сотни, одиночка никогда не справится. Ты ставишь вопрос на голосование, Луиза?
— Да.
— Хорошо, — вздохнула один из самых старейших магистров. — Хорошо. Кто против того, чтобы ван Нормайенн и дальше занимался этим делом?
— Я, — сказал Павел.
— И я, — отозвался Стёнен.
— Слишком рискованно. — Григорий сегодня был крайне осторожен.
Его поддержали еще трое магистров, ранее молчавших.
— Результат очевиден, — развела руками Николет. — Шестеро против пяти. Предложение не проходит.
— Отчего же? — Луиза вышла на свет.
Она была полной и миловидной, с пушистыми светлыми ресницами и растрепанными волосами, сейчас бледно-синими из-за падающего света. Она показала два тяжелых кольца, лежащих на ее узкой ладони.
— Мириам и Гертруда голосуют «за».
— Смотрю, ты подготовилась, — без всякой злобы или раздражения хмыкнул Павел и подвел итог: — Шестеро против семерых. Хорошо, ван Нормайенн. Можешь развлекаться и продолжать искать ветра в поле. Совет не станет возражать. Просто помни, что Братство не будет оказывать тебе никакой поддержки в этом деле.
— Мы лишь разведем руками, если нас спросят, чем ты занимаешься. И скажем, что ты уже какое-то время игнорируешь наши приказы. Письма с ними будут приходить тебе регулярно, — добавила Николет. — С этой минуты ты один.
— Все это здорово, уважаемые магистры. Вот только вы снова решили за меня и даже не поинтересовались, согласен я или нет.
— А ты не согласен? — полюбопытствовал Григорий и, видя ответ у меня на лице, невесело рассмеялся. — Так я и думал.
— Могу идти?
— Нет, — остановил меня Стёнен. — За кузнецом ты успеешь набегаться. Еще один вопрос. Касательно темного одушевленного, которого порой видят возле тебя. Нам это не нравится.
— Я не нарушаю Кодекс теней.
— Еще бы ты его нарушал, — проворчал Димитр. — Но компания одушевленного тебе не нужна.
— Я сам знаю, что мне нужно.
— Вот. Этот парень мне уже знаком. — Григорий сказал это почти с удовольствием. — Но в данном случае за тебя примет решение совет. Темный одушевленный привлекает к себе внимание. Если его увидят законники…
— Мы все время боимся кого-то. Законников, клириков. Если они узнают, если они увидят. Я устал от этого, Григорий.
— Все устали. — В голосе Николет вновь зазвенел металл. — Но это вопрос выживания Братства. Избавься от одушевленного. Если он не причинял никому зла, просто прогони.
— Пока он рядом, я могу его контролировать. Что будет, если он захочет крови, когда поблизости не будет стража? — Я постарался сдержать гнев.
— Он кого-нибудь убьет, — равнодушно ответил Бивой. — И тогда с нас будут сняты ограничения, и мы уничтожим его. Приказ совета ты слышал. Избавься от одушевленного. Это ясно?
— Да.
— Тогда все. — Павел хлопнул рукой по подлокотнику кресла и встал. — Прервемся до завтра. Ты можешь быть свободен, ван Нормайенн.
И я ушел.
— Они правда такие полудурки? Думают, что ты скажешь Пугалу «кыш» и оно улетит? — Проповедник был сама язвительность.
— Что-то вроде этого, — рассеянно сказал я.
Мы шли через двор, мимо деревьев с начинающими распускаться листьями, пахнущими сладкой свежестью весны, под холодным ветром и мелким противным дождем.
— Такое впечатление, что тебе все равно.
— Ты ошибаешься. Мне не все равно. Пугало странное.
— Иисусе Христе! Какое откровение! Мне ли этого не знать! — фыркнул тот.
— Поэтому я постараюсь как можно дольше держать его при себе. Прежде чем оно нарубит в капусту какую-нибудь деревушку и по его следу пустятся и стражи, и законники.
Он посмотрел на меня, точно не мог разгадать смысл слов. Дернул кадыком, усмехнулся:
— Никак не могу понять, Людвиг. Твоих мотивов.
— Будет для тебя откровением, если я скажу, что просто привык к нашему молчаливому другу? Что его темный юмор оценить можем только ты да я?
— И только?
— К тому же оно пару раз спасло мне жизнь. И не стану отрицать — есть еще причина. Я хочу докопаться до истины. Понять, что оно такое. И что ему надо.