Страж
Шрифт:
Не нужно ему было говорить такое Кимберли — что она ждет не дождется, когда умрет Сэм. До этого момента ситуация была еще разрешима. Но среди многого, чего Эзра не мог простить отцу, Кимберли стояла во главе списка. Мать Эзры несколько лет страдала от операций и химиотерапии, и все эти годы отец все более отдалялся от него, он совсем перестал интересоваться женой. Только Эзра и дядя Мори утешали ее и ухаживали за ней. А в ту ночь, когда она умерла в отдельной палате онкологической клиники Слоуна-Кеттеринга, Сэма нигде не могли найти. Эзра звонил домой, говорил с секретаршей отца в офисе, звонил в клуб «Метрополитэн», но Сэм пропал без вести. Уже потом Эзра узнал, что в ту ночь его отец обретался у Кимберли, в маленькой уютной мансарде в Бикмэн-плейс, которую он купил для нее. И в то самое
Но, успокоившись и осмыслив сложившееся положение, Эзра решил, что если он будет держаться тише воды, ниже травы и даже придумает, как извиниться (хотя как можно утверждать, что ты не имел в виду ничего подобного?), то, может быть, ему все-таки еще удастся сохранить эту маленькую синекуру. За многие годы он принял немало ударов от отца не слабее сегодняшнего, а его мачеха, наверное, не меньше него желала сделать вид, что ничего этого не было. Вряд ли в ее планы входило встать между Сэмом и его сыном, как бы далеки они ни были друг от друга. И хотя Эзра сознавал, что большинство нормальных людей, оказавшись в его положении, покинули бы родительский дом и стали бы жить отдельно, но для него это было не так просто. У него не было ни собственных денег, ни кредитной карточки. Все, что имел Эзра, он имел от Сэма, и меньше всего ему хотелось остаться на финансовой мели и обращаться к одному из сотрудников отцовской империи для того, чтобы отец возобновил его финансирование. Сэм мог позволить Эзре существовать, если он будет сидеть тихо, в пределах диапазона, так сказать, отцовского радара, но если бы он начал требовать большего, все могло осложниться. Тогда отец вполне мог вовсе отказать ему в деньгах и потребовать, чтобы сын подыскал себе работу.
С точки зрения Эзры, работа у него уже была — самая важная на свете.
Ксанакс действовал все более уверенно. Перспектива стала казаться Эзре не такой ужасной. Он настолько расслабился, что смог снова думать о работе — о том, чем намеревался заняться сегодня вечером. В доме все стихло. Насколько догадывался Эзра, отец и мачеха куда-то ушли, так что теперь ничто не могло ему помешать. Он встал с кровати и подошел к стеклянной двери. Открыв ее, вышел на маленький балкон. Далеко внизу задние огни машин на шоссе Рузвельта рассекали ночную мглу ярко-красной полосой, а над рекой в Квинсе был едва виден подсвеченный прожектором серебряный крест на колокольне.
Ночной воздух освежил Эзру. Он почувствовал, что готов взяться за работу.
Вернувшись в комнату, закрыл балконную дверь и плотно задернул двойные шторы. Он попросил Гертруду повесить в его комнатах такие шторы, чтобы внутрь не проникал дневной свет. Она тогда озадаченно посмотрела на него, но просьбу выполнила.
В той комнате, которую он превратил в кабинет, Эзра включил лампу над чертежной доской, встал на колени перед комодом, где хранились его детские игрушки, и открыл ключом верхний ящик. В ящике, среди комиксов и игрушечных самолетиков, лежал картонный тубус.
Эзра снял с тубуса верхнюю крышку и вытащил дешевые папирусные свитки, которые купил в магазине сувениров как раз перед тем, как покинул Ближний Восток. Верхним был папирус с изображением Анубиса, бога с головой шакала, который взвешивал на весах души умерших людей. Следующим был папирус с изображением Осириса, творящего землю и небо. Но Эзре был нужен третий свиток, лежавший под двумя первыми в отдельной целлофановой упаковке. Его он вытащил из тубуса с особой осторожностью. Первые два свитка он небрежно бросил на пол, а третий с душевным трепетом положил на чистую поверхность чертежной доски. Доска была наклонена всего на несколько градусов, так было легче работать.
Но Эзра знал, что работа далеко не всегда будет легкой.
Перед ним лежало то, что он украл из архива Еврейского университета: обрывки, полоски, кусочки свитка, которому было наверняка более двух тысяч лет. Некоторые фрагменты рукописи соединялись между собой, некоторые были разрознены, но все вместе они составляли то, что, на взгляд Эзры, являлось самой желанной и великой наградой для ученых, изучавших
Но с другой стороны, никто никогда не искал этот свиток среди древних фрагментов других рукописных документов — торговых счетов, брачных контрактов, деловой переписки. Именно там его обнаружил Эзра. Что это было? Недосмотр, халатность или что-то иное? Эзра часто размышлял об этом. Когда ему впервые позволили поработать с каталогом, он нашел эту драгоценность, можно сказать, посреди мусора. Неужели его просмотрели, пропустили, не увидели в этой куче малоинтересных документов (например, только в Каирской генизе [20] содержалось более пятнадцати тысяч документов, датируемых одиннадцатым — тринадцатым веками, и многие из них еще предстояло изучить)? Или, как подозревал Эзра, какой-то его предшественник спрятал свиток посреди других рукописей, но у него не хватило смелости украсть его и всем раструбить о своей находке? История науки изучения древних рукописей изобиловала такими случаями, и, может быть, отчасти именно поэтому Эзра не чувствовал себя таким уж преступником.
20
Гениза — в переводе с древнееврейского означает «хранилище», «сокровищница». В древних синагогах в генизах хранили, в частности, рукописи и книги.
Он надел купленные в аптеке хирургические перчатки и бережно развернул самый большой фрагмент свитка. Но и этот обрывок имел длину не более восемнадцати дюймов и ширину всего около двух дюймов. Бледно-желтая бумага, ровно лежавшая на чертежной доске, цветом и текстурой походила на осенний лист, давным-давно вложенный между страницами книги. Судя по всему, свиток был папирусный, как большинство древних рукописей, но Эзра не был в этом уверен на все сто. Даже самые древние из найденных свитков порой представляли собой тончайший, как современная бумага, пергамент. Если бы Эзре не пришлось в такой спешке покидать Израиль, не пришлось бежать оттуда подобно ночному вору, он бы сумел воспользоваться соответствующей аппаратурой в Еврейском университете или в институте, чтобы определить, на каком материале записан этот текст.
«Ну разве это не еще один пример того, как проклятая бюрократия тормозит прогресс науки?» — подумал Эзра. Все это его просто бесило.
Однако не время было злиться. Это могло только помешать работе. Так или иначе, он имел полное право считать, что ему необычайно повезло. Сокровище было при нем, он мог тайно работать над ним. «Завтра, — подумал Эзра, — займусь, так сказать, починкой забора». Никаких других дел, которые были способны отвлечь его от главной задачи, у него не было. Если никто не будет мешать ему, он соберет из фрагментов и переведет утраченный свиток, в сравнении с которым, судя по преданиям, Книга Откровений читалась словно детская сказка.
Осторожно взяв еще один фрагмент свитка, Эзра положил его на стол и бережно расправил кончиками пальцев. Как все остальные обрывки свитка, он был покрыт убористыми строчками арамейского письма. Буквы были темнее, меньше и стояли теснее друг к другу, чем в более распространенных древнееврейских или греческих рукописях. Интересно, как этот фрагмент свитка с оборванными и разлохмаченными краями соединится с остальными и о чем он расскажет, будучи переведенным и помещенным в середину остального текста? Что он поведает о битве на небесах, о слове Божьем, об апокалипсисе?