Страждущий веры
Шрифт:
— Иди. Поспишь здесь ночь, и все как рукой снимет.
— Но ведь это кощунство. Боги рассердятся. Ты сам говорил.
— Тогда я хотел научить вас дисциплине, но сейчас это неважно. Богов нет, или они давно умерли, а цель у святилища одна — подпитывать наши силы. Тебе это сейчас нужно.
Я уселась на перину, бездумно разглядывая знакомые надписи на стенах. Богов нет, или они давно умерли. Мы не поклоняемся ветру, а лишь заманиваем в ловушку, чтобы использовать его могущество. Благоговение и добронравие, — всё, чему меня учили — обман. Так, может, и отцовская забота — лишь зыбкий морок, который исчезнет, стоит мне ступить за порог этого дома?
— Я искала Йордена. Хотела поговорить наедине. Надеялась,
Папа протяжно разглядывал меня, словно стремился прочитать.
— И как, нашла?
Я по привычке начала кусать губы, не решаясь ответить. Лёгкий мысленный толчок, и слова сами вырвались наружу:
— Он был со служанкой. Бесстыдно лапал её, раздел, опрокинул на кровать... Они стонали, кричали как от боли. Я до сих пор слышу эхо тех звуков, перед глазами до сих пор встают отражения их объятий, поцелуев, развратных ласк, похотливых движений. Это так гнусно, некрасиво, ужасно! А потом он рассказывал, как после рождения наследника подсыплет мне в пищу волчью траву, а свою любовницу сделает хозяйкой вместо меня.
Я умолкла, истощённая длинной речью. Лицо раскалилось от стыда. Ну зачем папа заставил сознаться?! Теперь я буду чувствовать себя ханжой. Хотя, наверное, так и есть, раз я даже не понимаю, почему всем так нравятся безобразные утехи плоти.
Настойчивый папин голос вывел из задумчивости:
— Ты узнала ту служанку? Скажи имя, и я велю её выгнать, даже найму душегуба, чтобы наверняка избавиться от неё.
Папа снова полез в мои мысли. Я представила, как по служаночьему платью растекается кровавое пятно, меркнет сверкающая улыбка, прежде смуглая кожа становится мертвенно бледной, остывают длинные ловкие пальцы, густые тёмные волосы спутываются и облезают с оголившегося черепа. Вспомнилось, как Бежка подмигнула мне на прощание. Нет, не хочу, чтобы её убили из-за меня.
— Зачем? — я отчаянно рвалась из тенёт внушения, которые насылал папа. Про себя молила его не использовать дар. Папа опустил взгляд, разрывая телепатическую связь. Говорить стало легче, когда никто не вытягивал признание силой. — Йорден с лёгкостью найдёт другую, а об этой даже не вспомнит. Лучше отмени помолвку. Он унизил нас в нашем же доме и недостоин чести родниться с тобой.
Папа понурил голову и отвернулся. Слова явно задели его за живое. Теперь он тоже изучал надписи на стенах, пробежался пальцами по ложбинкам, бормоча под нос выученные, должно быть, ещё в детстве имена наших великих предков.
— Боюсь, ничего не выйдет, — он устроился рядом на перинах. — Этот мерзавец нравится мне ничуть не больше, чем тебе, но так решил орден. Мы не можем противиться его воле. Единственное, что мне под силу — припугнуть Йордена гневом совета. Наглец не посмеет причинить тебе вред, иначе я вызову его на поединок чести и вспорю его гнилое брюхо.
— Какое мне будет дело до брюха Йордена, когда я сама отправлюсь к берегам мёртвых? Я хочу жить, любить и быть любимой. Разве это так много?
Я всхлипнула и утёрла некстати выступившие слёзы кулаком. Папа приложил ладонь к моей щеке, посылая волну тягучего спокойствия. За этот день я ощущала его дар на себе больше чем за предыдущие пятнадцать лет с моего рождения. Сколько можно?! Я не кукла, я живой человек!
— Ты любил маму? — с трудом удавалось держать ровный голос, смотреть в глаза и не плакать.
— Конечно. Хотя наш союз тоже был сговорён в ордене, но Алинка с первых дней в этом доме стала солнцем моей жизни. Когда она ушла, моё солнце померкло.
Разве он не понимает, что я тоже хочу быть солнцем для своего мужа? Чтобы этот муж был такой же благородный и сильный, как папа. Для него я смогу стать мастерицей и красавицей, лучшей из жён.
— Ты не изменял ей?
— При жизни никогда, — папа слабо улыбнулся, продолжая успокаивать,
— А после смерти?
Папа вздрогнул и попытался отнять руку, но я успела её перехватить.
— Ты ведь не нарушал свадебных клятв, хранил маме верность после её смерти и не брал в постель служанок, как Вейас и Йорден?
Он отвёл взгляд и ссутулился.
— Пятнадцать лет слишком долгий срок. Мужчинам иногда надо...
Я представила папу в постели с Бежкой. В той самой, которую он делил с мамой, в которой зачал нас с братом, в которую мы в детстве прибегали прятаться от бурь и гроз. К горлу подступила дурнота. Стало гораздо больнее, чем когда я услышала о коварном плане Йордена. Хотелось схватить булаву из замкового арсенала и поколотить папу по голове. И Йордена с Вейасом. И всех гадких, похотливых мужчин заодно.
— Пошёл вон! Пошёл вон отсюда!
Я схватила подушку и швырнула, не целясь. Папа опешил, попытался перехватить меня за талию, но я укусила его за запястье и вырвалась.
— Ненавижу! Убирайся! Ты мне больше не отец!
— Лайсве...
Он тоскливо глянул на меня, вышел и захлопнул за собой дверь.
Я опрокинулась на перину. Из груди вырвался истошный крик, выплеснувший всю скопившуюся горечь. Я билась в истерике, пока не охрипла и не обессилела. Когда лицо жгло от слёз, а тело ломило от усталости, я распласталась на спине, разглядывая звёзды через окно на потолке. Я просила их, чтобы моим отцом оказался кто-то другой, более сильный, благородный и смелый. Чтобы он забрал меня от этих злых равнодушных людей в страну, где никто и никогда не изменял своим жёнам и любил их, даже самых некрасивых и неумелых. Так я и уснула, моля тьму и бездну поглотить меня.
Но сон продлился недолго.
Сердце грохотало как от смертельного страха. Трепыхалось, словно хотело выскочить и умчаться прочь от грядущего ужаса. Я задыхалась, глотая ртом воздух, и никак не могла унять дрожь во всём теле.
В окно забралось круглое блюдце луны и затопило святилище серебристым светом. Багровая вуаль упала сверху, и вдоль подпиравших небо стен потоками хлынула кровь. Она покрыла меня с ног до головы толстым слоем. Лишь это смогло утолить боль и гудение во всём теле. Я отдышалась и попыталась встать. Грянул раскатистый рык. Не угрожающий, а зовущий. Я обернулась. Вниз по отвесной стене крался Огненный зверь. Он мягко пружинил, словно шёл по земле. Зверь спустился и лёг на пол, прижав к мощным лапам голову. Я должна забраться на спину? Но ведь я сгорю. И все же мучительно хотелось прикоснуться. Заворожённая красотой танцующего пламени, я протянула руку и погладила косматую морду. Зверь отозвался басовитым мурлыканьем. Почти кошачьим, если бы только кошки вырастали размером с лошадь. До чего же красив!
Пламя не обожгло, а лишь согрело и наполнило негнущееся от кровяного панциря тело лёгкостью. Ободрённая, я вскарабкалась на широкую спину и вцепилась в лохматую гриву. Зверь плавно поднялся и взмыл вверх по стене к сияющим в небе звёздам. От стремительного полёта захватило дух. Я кричала, упиваясь неизведанной доселе свободой. Рядом со зверем мне ничего не страшно! Я отпустила руки и воздела их к небесам, окуная пальцы в тёмные на тёмном облака. Холодный воздух жёг грудь, но не проникал под кровяной панцирь. Мы летели всё выше и выше мимо хрустальных дворцов небожителей, мимо застывших изваяниями бессмертных героев, мимо выпасавших тучные стада бородатых пастухов в остроконечных шляпах. Они приветствовали нас счастливыми возгласами и махали на прощание руками. Мы созерцали весь мир — гигантский голубой шар на плечах у дремлющего исполина, между ног которого катила чёрные воды Река душ. Мы несли туда багрянец рассветного шлейфа.