Страждущий веры
Шрифт:
Снаружи донеслись шаги. Голоса. Я узнала их: торопливый лающий говор Йордена и протяжный с наигранно мурлыкающими нотками Бежки. Она рассмеялась, кокетливо и мелодично. Дыхание спёрло от страха. Камеристка точно папе донесёт! Я юркнула в шкаф и плотно затворила дверцы, оставив лишь маленькую щёлку.
Йорден в обнимку с Бежкой ввалился в комнату.
— Наконец-то одни! — счастливо выдохнул мой будущий благоверный. — Ты бы знала, как меня достала эта бледная поганка со своими тупоумными расспросами. Как у вас то, как у вас сё. Будто специально унизить хотела. Как и её демонов папаша. Зачем он этот пир закатил? Чтобы показать, какие мы в степях нищие и убогие? Не можем
Пришлось зажать рот руками, чтобы не вскрикнуть. Я просто хотела завести беседу, а папа проявить уважение к жениху и ордену. Вовсе мы не желали никого унижать!
— Не бухти, — проворковала служанка, покрывая поцелуями поцарапанную щёку. — Меня всё равно не отпускали с кухни. А тебе нужно было политесы соблюсти, чтобы никто не догадался и эта дурочка не заартачилась. Знаю я её. Это с виду она телёнок большеглазый, а на деле сумасбродка ещё та. С детства было, как стукнет в голову блажь, так уже ни няньки, ни даже папенька отговорить не смогут. Всё по-своему сделает.
Конечно, заартачусь! Потребую, чтоб папа тебя вышвырнул. И даже если не послушает, с собой тебя не возьму уж точно.
— А по-моему, обычная избалованная папина дочка. Да и кто её спрашивать-то станет? Как в ордене скажут, так и сделает. Все под ним ходим.
Йорден оголил смуглое плечико служанки и принялся целовать его. Я хотела затворить дверцы, закрыть глаза, зажать уши, чтобы не видеть, не понимать, но не смогла оторвать глаз. Как заворожённая наблюдала за сладострастным воркованием с совершенно пустой головой.
Йорден зарылся носом в глубокое декольте. Бежка кокетливо хохотнула, словно от щекотки. Ободрённый, он принялся высвобождать из платья пышную грудь, истово обещая, будто находился перед алтарём:
— Ничего, как только родит наследника, подсыплю ей волчьей травы в еду, а тебя хозяйкой сделаю. И никакой орден мне указывать уже не сможет.
Бежка шепнула что-то в ответ. Йорден громко засмеялся и повалил её на кровать, одной рукой задирая юбки, а второй стаскивая с себя штаны. Я с жутким грохотом затворила дверцы, желая, чтобы меня заметили и остановились, но звук потонул в какофонии шорохов одежды, скрипа кровати и оглушающе громких стонов. Я забилась в угол и заткнула руками уши, но всё равно слышала и видела, словно находилась в комнате, бесстыдно наблюдала, чувствовала все прикосновения и ласки. Сознание озарила лёгкая вспышка боли, сверху навалилась тяжесть, вторгалось ненавистным захватчиком. Тупой, напыщенный боров сопит в ухо и трясётся как припадочный — мерзко до тошноты!
Я сосредоточилась на обиде и отчаянии. После долгих усилий они вытеснили поток постыдных видений.
Надо сидеть тихо. Дождаться, пока Бежка с Йорденом заснут и потихоньку выбраться. Иначе если они поймут, что я знаю их маленький секрет, то убьют меня прямо в этой комнате. Остальные на пиру — мои крики никто не услышит. Моё тело выбросят в овраг, а родным скажут, что я сбежала, испугавшись свадьбы. Им неведома жалость, они не погнушаются взять грех на душу, они ненавидят меня. За что? За парочку неловких слов, за дорогое платье, за заурядную внешность? Я так старалась делать все правильно, как хотел папа, Йорден, Бежка. Думала, что смогу всех обмануть, стать хорошей женой и матерью. Но это никому не нужно. Нужен только наследник с даром, честь рода и влияние в ордене. А меня используют и выбросят, как хлам, который всем мешает. Вначале папа с Вейасом, а потом и муж. Так может, не надо и вовсе стараться, раз всё уже предрешено? Не душиться в тугом корсете, не растягивать до боли рот в улыбке, не слепиться по ночам над рукоделием. Делать
Растирая по лицу слёзы, я подняла взгляд. В белёсом мерцании посреди непроглядной черноты рядом застыл уже знакомый силуэт. Суженый из сна. Во тьме он стал светом. Привычным жестом протянул мне руку. Лицо озарилось, словно грозовые тучи разошлись и из-за них хлынули яркие солнечные лучи. Он был красив, благороден и силён. В глазах сквозила искренность, нежность и забота. Вот чего я хотела на самом деле. Я улыбнулась и приняла его руку, шепча сокровенное: «Спасибо». И, кажется, снова уснула.
5.
Я проснулась от громогласного храпа. По комнате кто-то ходил, шелестел одеждой, но больше не стонали и не целовались. Я приоткрыла створки и выглянула наружу. Была глубокая ночь. Лившийся сквозь незашторенное окно лунный свет укутывал стоявшую боком к шкафу женскую фигуру зыбкой дымкой. Бежка натягивала унылое служаночье платье и прятала роскошные тёмные волосы под чепец, потом вдруг обернулась к шкафу. Я в ужасе отпрянула. Хорошо, что Йорден храпел так громко, иначе меня бы точно услышали. Но Бежка лишь подмигнула непонятно кому и, ступая на цыпочках, вышла, оставив дверь распахнутой. Точно, слышала. А, может, и видела. И всё-всё поняла! Стыдно-то как. Хотя чего мне-то стыдиться? Стыдно должно быть ей!
Подождав несколько мгновений, я вылезла из шкафа. Йорден дрых без задних ног, мерзавец, так и удушила бы подушкой! Осторожно переступая, чтобы его не разбудить, я выбралась из спальни. Тёмный коридор пустовал. Не доносилось ни звука. Видимо, гости уже давно разошлись по приготовленным для них комнатам и улеглись в кровати. Интересно, сколько же я проспала в дурацком шкафу? Ух, и влетит теперь от папы: он ведь велел не покидать гардеробной. Меня наверняка уже ищут. Как я объясняться-то буду? Впрочем, нет. Объясняться теперь будет он. Хватит с меня покорности и кротости.
Не заботясь больше, что меня могут заметить, я направилась к парадной лестнице. По ней хотя бы шею не сверну в темноте — здесь часть светильников оставили зажжёнными для любителей полуночных прогулок. Но моя продлилась недолго. За поворотом первого же пролёта я нос к носу столкнулась с разъярённым родителем с догорающей свечкой в руке. В лице ни кровинки, а глаза так и посверкивают молниями от гнева. Решимость таяла с каждым мгновением. Я вжала голову в плечи. Папа никогда на меня не кричал, журил было за то, что покрывала шалости Вейаса, но всерьёз никогда не злился.
— Где тебя носило?! — грозно зашептал он. Ноги подкосились, а к горлу подступила дурнота, напоминая, как я вымоталась. Папа подхватил меня и заговорил куда более ласково: — Посмотри, до чего себя довела. Велено же было лежать. И зачем ты снова напялила эти жуткие тряпки?!
Он переживал? Или только о гостях печётся? Не в силах больше ни о чём размышлять, я уткнулась в папин щедро расшитый серебряным позументом камзол и закрыла глаза. Тёплые пальцы скользнули по волосам. Накатила тупая апатия. Снова успокаивает. Не буду сопротивляться, не могу. Куда-то понесли, я не следила за дорогой. Слышала только тяжёлые шаги и прерывистое дыхание. Заскрежетала, открываясь, дверь потайного прохода. Воздух стал спёртым, затхлым, но снизу веяло приятным холодком. Папа поставил меня на пол перед знакомой белой дверью, оплетённой кружевом колдовских орнаментов. Святилище. Лязгнул навесной замок, и папа подтолкнул меня ко входу. Внутри на полу лежала пуховая перина с подушками и шерстяным одеялом. Я удивлённо обернулась. Папа вынул из-за пазухи платок и принялся отирать моё лицо от крови.